Интересными для меня были сношения с Извольским. Нас сблизила борьба против Эренталя; я мог, следовательно, ожидать, что он обратит внимание на наше дело. Мы говорили с ним о деле Эренталя, но он был довольно сдержан; может быть, у него уже остыл к нему интерес, как и у меня, теперь у нас были иные, более важные заботы. То, что я слышал, подтверждало мое мнение, что в Бухлове ни Эренталь, ни Извольский не высказали достаточно ясно и точно свои взаимные требования; вообще, это дело до сих пор недостаточно выяснено, главное же не установлено, действительно ли правда, что был написан протокол, как недавно утверждал московский профессор Покровский. Насколько мне известно, подобный протокол найден не был.
Об условиях жизни в России, и особенно при дворе, Извольский говорил подробно и опасался за будущее России. Я видел, что он хорошо знает двор, всех выдающихся лиц и особенно царя. Он критиковал в мягких выражениях, но резко по существу, несмотря на то что был искренно предан двору и особенно царю. Он был типичным образцом тех честных и умных русских сановников, которые понимали положение и осуждали его, но которые, с другой стороны, для его улучшения делали мало или чаще вообще ничего; он не мог и не хотел бороться.
Как многие другие официальные русские деятели, Извольский не имел о нас и о словаках ясного представления. Было совершенно очевидно, что он помнил лишь о славянах или «братьях»-православных: объединение всех югославян не входило в его программу. Хорваты должны были остаться в стороне, даже если бы они и стали самостоятельными. В этом направлении он разговаривал довольно часто с различными лицами, которые мне потом об этом рассказывали. Было совершенно ясно, что у него не было плана относительно славян, исходящего от официальной России; выступление Бриана за нас произвело на него довольно сильное впечатление. Он обещал, что будет поддерживать нас в Париже и в Лондоне; как я мог убедиться, он сдержал свое слово.
Постоянные сношения с Извольским поддерживал Сватковский, который и на этот раз приехал ко мне в Париж.
Я также встречался с русскими, принадлежавшими ко всевозможным партиям. У нас было даже организационное собрание, на котором я и д-р Бенеш указывали на необходимость установления лучшего осведомления из России и о сосредоточении русских политических деятелей за границей. Было прямо страшно смотреть, как они были неорганизованны и как их нельзя было организовать.
От Извольского перехожу к рассказу о том настроении, которое было тогда на Западе по отношению к России. Во всех западных государствах отношение к России начало портиться. У Франции был ответственный союз с Россией и давнишняя официальная дружба; но значительная часть политического