Как и всюду, я и в Петрограде завязал сношения с представителями главных политических партий и направлений. О Милюкове я уже говорил; я также встречался со Струве и другими кадетами. Из социалистов я возобновил сношения с Плехановым, которого видел последний раз в Женеве; нашел я и Горького, издававшего тогда свою газету. Познакомился я также с некоторыми социалистами-революционерами, редакторами их главнейших газет (Сорокин); Савинкова я видел позднее в Москве.
Я не ограничился лишь политическими деятелями и возобновил сношения с университетскими и академическими кругами.
Когда пришло правительство Керенского, я должен был вести переговоры с его членами. Лично с самим Керенским не удалось встретиться, так как он слишком много временя проводил вне Петрограда, особенно на фронте; я сам тоже часто разъезжал между Петроградом, Москвой и Киевом. Зато чаще я видел проф. Васильева, его дядю, которому и передавал свои поручения и просьбы.
Как в Лондоне и Париже, так и в Петрограде, Москве и Киеве я устраивал публичные лекции или широкие собрания с выдающимися и влиятельными лицами. Я осведомлял редакторов и сам написал несколько статей. В сжатом виде моя пропаганда сводилась – разбить Австрию! В России эта пропаганда была не менее нужна, чем на Западе, потому что и в России руководящие круги не имели определенного антиавстрийского плана и склонялись скорее к плану уменьшенной Австрии.
Особо я должен упомянуть о сношениях с поляками (русскими); с их руководящими деятелями я познакомился сейчас же по своем приезде. У меня были свидания с поляками во всех больших городах – их центр был в Москве, позднее мы договаривались об общих или по крайней мере параллельных действиях в военном вопросе. Поляки образовали из своих солдат свою будущую армию, и, конечно, в этом отношении у них были все те же затруднения, что и у нас.
Перед тем как я уехал из Лондона, я сговорился со своими друзьями, что пошлю как можно скорее сообщение о положении в России; дело касалось главным образом того, могут ли еще союзники и в какой степени рассчитывать на участие России в войне. Я довольно скоро заметил, что союзники не могут и не должны считаться с военной силой России. Этот свой взгляд я формулировал в телеграмме для «Times» около 25 мая; так как телеграммы подлежали цензуре, я не могу сказать, соответствует ли напечатанный текст моему черновику и тому, о чем мы договорились с петроградским редактором. Я не мог сделать ничего иного, как рассеять надежду на военную помощь России – в интересах нас всех было важно не предаваться иллюзиям. В Англии и в других союзнических государствах многие понимали революцию как протест против вялого ведения войны; но ведь полный развал армии, солдат и офицеров был виден всюду и во всем. Я не буду рисовать, как этот развал день ото дня все увеличивался; между прочим вспоминаю о тяжелом впечатлении от позднейшего женского батальона – многие наивные