Музыка медленно стихает, звукоинженер вопросительно смотрит на ди-джея. Тот, еле слышно вздохнув, возвращается к микрофону. Коричневая рука привычно нажимает клавишу, и с винчестера срывается и уходит в эфир мощный, эхом ревущий удар заставки, коричневый палец с синеватым ногтем привычно отжимает кнопку на пульте, вспыхивает красный транспарант «В ЭФИРЕ», и я в рубке дежурного по радиоразведке, в тридцати шести тысячах километров над головой ди-джея, слышу его усталый низкий голос, произносящий на певучем языке оанаинх:
– Здесь «Радио Тридцать» из Миноуаны, с вами до восемнадцати часов Оаки Мин Даноо и звукоинженер Амму Эан Ингиоо. Непревзойденные мастера из мастерской Виашну были с нами последние девять минут, а теперь, по большой просьбе девушки Лиины, которая нам только что звонила – я напоминаю, наш номер в Миноуане 800-315-30 – итак, по просьбе девушки Лиины мы с вами возвратимся на двенадцать лет назад, когда все было еще по-другому, и послушаем напевный окан мастера Нао Бо, знаменитый «Лее окелео На»…
Коричневый палец нажимает кнопку микрофонного канала, красный транспарант гаснет, рука выводит фейдер на пульте, и в эфире рождается мощный, наводящий тоску вой синтезаторов, гулко раскатываются в сверхмедленном темпе барабаны, и мужской голос – то низкий, то вдруг пронзительный – заводит бесконечную, на трех-четырех нотах жалобу почти без слов… А ди-джей вновь встает, поднося сигарету к губам, подходит к окну, прислоняется лбом к холодному стеклу и бесконечно долго, пока не кончится окан, смотрит в морскую даль…
Тем временем я поднимаюсь со своего кресла и говорю оператору:
– Спасибо, сержант. Отключайте.
Сержант равнодушно кивает, а я выхожу из рубки и, пройдя по коридору, прикладываю палец к сенсорам дверей центрального поста. Дверь раздвигается, и я вхожу и говорю:
– Он передал «Лее окелео На».
– Значит, она не вернется, – утвердительно говорит командир и обеими руками взъерошивает короткие седые волосы.
– Да, она погибла, – говорю я почти равнодушно. С этими словами наша «ноль-пятнадцать», кажется, становится плоской, черно-белой – история… Только в памяти останется, как она вздрагивала, когда я целовал ее сорок дней назад в темной каюте на Полярной базе.
– Ну так же нельзя, – вдруг взрывается командир. – Надо же проверить!
– Даноо надежный человек, он не передал бы сигнал, не проверив, – говорю я.
– Нет, – невпопад качает головой командир, глядя в стену, и вдруг говорит:
– Вот что, готовьтесь. Вечером пойдете вниз. Все это надо проверить. И, если найдете ее… тело… то вывезите на борт.
– Ну, – говорю я, но он кричит:
– Это приказ! – и я, коротко козырнув, выхожу в коридор.
Я – это Шаг Веном, лейтенант Космофлота Конфедерации человечеств. Я работаю в Специальной службе флота, занимающейся главным образом безопасностью полетов во всех ее проявлениях. Мне двадцать четыре года. Я закончил Первое специальное училище Космофлота шесть лет назад. Я работал в Солнечной системе начальником низовой станции слежения, потом – старшим дежурным подсистемы слежения Земли-Большой, потом был переведен в Объединенную службу слежения систем Толимана, там я был сначала заместителем, потом начальником сектора слежения. Два года назад я получил предложение перейти в управление разведки и согласился. С тех пор я работаю здесь, в системе Кассиопеи, в шести с небольшим парсеках от Земли, старшим специалистом разведки базы флота.
Едва я вхожу в каюту, как гудит интер. Я отзываюсь.
– Веном, – говорит командир. – Только что на автоответчик поступил контрольный звонок.
Я вылетаю в коридор, бросив каюту открытой, и ураганом проношусь через жилой отсек.
На центральном посту командир уже не один: с ним незнакомый, очень молодой блондин в чине мичмана и с ромбиком Первого училища Космофлота – между прочим, золотым ромбиком. Именной диплом! Кроме ромбика, у него на кителе колодочки двух незнакомых – наверное, не земных – орденов.
– Слушайте, Веном, – говорит капитан и включает воспроизведение.
Гудок, писк. Спокойный, нет, чуть нервный голос Лиины, говорящей на оанаинх:
– Дедушка, жаль, не застала тебя дома. Я не смогу тебе позвонить завтра. Я, наверное, уеду. Привет дяде Ауки.
Щелчок, короткие гудки.
– Но это же практически ничего, – говорю я.
– Но она жива, – возражает командир.
– Это