– Ну, Конфедерация, а как это связано?
– Фродо хочет сказать, что в вашем мире декларировать можно что угодно, а выполнять это не обязательно, – пришел я на помощь Дику. – Как и в том мире, откуда пришел я.
– Почти. – Фродо прошелся вдоль стены лифта, как учитель перед классной доской. – Можно напоказ выполнять то, что декларируешь, но при этом негласно делать много того, что противоречит декларациям – просто, пока статус-кво не нарушается и всех это устраивает, все делают вид, что всё идет по плану. Так и здесь. Патрули Хозяина не любят дневное время, потому что некрофизиология ангов крайне чувствительна к солнечному свету. Поэтому у них есть негласный договор с бригадами Чато: Чато не особенно наглеет, а за это патрули позволяют его бандитам делать кое-какие свои делишки. Но – только днем. Если кто из них попадется патрулям ночью – договор не действует.
Като тихонько засмеялся. Фродо взглянул на него вопросительно.
– Все миры, оказывается, одинаковы, – объяснил юный самурай. – Когда у нас ловят разбойников, их казнят, объясняя, что они покушались на божественную власть и на священные установления страны. Но все при этом знают, что чиновники сёгуна могут поймать их только случайно, потому что там, в деревнях, власти чаще всего и нет никакой. Чиновники только приезжают собрать у крестьян налоги, а потом уезжают, и никакой защиты от разбойников не остается. Но уж если попался разбойник – держись! Нарушил божественное право…
Фродо кивнул.
– Ты прав, Като-кун.
Лифт остановился.
– Опустите оружие, – тихо сказал наш новый друг. – Здесь оно нам не понадобится. Здесь днем не бывает ангов.
И двери лифта распахнулись в яркое солнечное сияние, над которым тихо посвистывал приятный, свежий ветер. Мы были на вершине Цитадели. Перед нами простиралась колоссальная равнина, а вдалеке красноватой стеной с темной каймой лесов поверху вставал тот самый обрыв, с которого мы спустились вчера утром.
Вслед за этим я рассмотрел, что вершина башни представляет собой прямоугольную площадку, вымощенную крупными квадратными каменными плитами и огражденную невысоким, по пояс мне, каменным парапетом, поверху выложенным выпуклыми керамическими плитками, на которые так приятно было опираться – они почему-то совсем не нагревались под ярким солнцем. Мы обошли площадку по периметру, разглядывая все вокруг. В одном ее конце возвышалась башенка лифта, из которой мы вышли. Я вслух удивился тому, что башенка не выше, чем кабина лифта: где же машинное отделение? Выяснилось, что не трос тянет лифт вверх-вниз: его толкает какое-то поле.
В противоположном лифту конце площадки стояло нечто, что живо напомнило мне автомат с газировкой – вроде того, что стоял у нас на факультете (остро газированная, но пахнущая хлоркой прозрачная вода за одну копейку и оглушительно-сладкая, пронзительно желтая, с неизвестным, но и неизменным сиропом – за три).
Касаясь прохладных выпуклых керамических плиток рукой, я подошел к этому «автомату». Собственно, на источник газировки он не был похож