И точно, в Кирсанове я нашел артель «Борьба». У них находилось письмо от моего младшего брата, который разыскивал нашего дядю. В нем же указывался обратный адрес – село Верхотуры, Воскресенский район, Башкирия. Однако добирался я до своих несколько долгих месяцев. Зима, на улице стоят лютые морозы, а я еду на «товарняках» да угольных платформах в одной «шинельке»… Как я не замерз насмерть в эти дни, до сих пор удивляюсь!
Когда я доехал до Челябинска, мне вдруг стало плохо: ходить не могу, ноги опухли, дышать трудно, в груди – боль, как будто раскаленное железо внутри. Меня снова привезли в госпиталь. И оказалось, что у меня открылась рана. Мне откачали гной и воду из легкого. Затем отпустили из госпиталя. Так я доехал до Орска. Но там – та же история. Снова врачи кромсают мне раненое легкое, опять – гной, дренаж. Температура «зашкаливает» за сорок. Врачи уже ждали, когда я помру. В то время антибиотиков еще не было. Но я выкарабкался… Медицинская комиссия признала меня негодным к воинской службе сроком на один год с обязательным переосвидетельствованием раз в три месяца. Я доехал до Ишимбаева. До села в котором жили родители, оставалось сорок километров, и опять – та же история. Вышел я из больницы 8 марта. Приехал в Верхотуры. Спрашиваю у местных: «Где тут Лихтерманы живут?» А мне в ответ рассказывают о том, что моя семья жутко голодает. Придя домой, начал я слесарить, чтобы семью прокормить.
Затем моего младшего брата Иосифа призвали в армию и направили в Стерлитамакское пехотное военное училище. Вскоре училище отправили на фронт в полном составе под Сталинград. Там брата тяжело ранило, и он вернулся домой только в 1943 году с ампутированными ступнями ног… В июле сорок второго года меня вызвали в Уфу на гарнизонную медкомиссию. Никто из врачей меня даже не осматривал. Посмотрели госпитальные справки и сказали: «Сожалеем, но мы отменяем прежнее решение о вашей «комиссовке». Вы признаетесь годным к службе без ограничений». И несут какую-то чушь о том, что, мол, понимаешь, армия нуждается в солдатах, что на фронте тяжелое положение… Будто я сам этого не знаю! И сразу дают в руки направление в военкомат. Спорить я с ними не стал, только заметил вслух: «Я думал, меня на врачебную комиссию позвали, а, как выясняется, тут политруки сидят, а не доктора». Они в ответ только молчат… Прихожу на комиссию в военкомат. Там меня спрашивают: «Кем хочешь воевать? Ты – раненый фронтовик, кадровый солдат, с образованием, даем тебе право выбрать…» Отвечаю: «Я – наводчик сорокапятимиллиметрового орудия. А вообще, мне – все равно, куда пошлете». Мне действительно было все равно. После Ельни я стал фаталистом, знал, что никто не уйдет от своей судьбы. Тогда они у меня интересуются: «В пулеметно-стрелковое училище пойдешь? Мы тут команды формируем в Тюмень и в Арзамас. На артучилище нет разнарядки». «Давай в пулеметное», – говорю им… Тогда