– Артем, хватит, очнись! Ленка, ты тоже – кончай его заводить. Настя, садись – помянем Лизу, и не надо больше обо всем этом, – он наполнил и подал ей маленькую стопочку водки. – Садись.
– Правда, ребята, пожалуйста, – очень мягко заметил до сих пор молча слушавший их Дима, – не знаю уж, как и почему, но не надо здесь сейчас устраивать разборок.
Махнув рукой, Артем опустился на свой стул и, заплакал. Лена виновато взглянула на Диму:
– Правда, Дима, прости нас, не стоило при тебе начинать этот разговор, – она вдруг закрыла лицо руками и продолжала говорить уже сквозь рыдания: – Просто мы все очень любили ее, и так больно… Хотя, конечно, каждый сам себе судья.
Поставив стопочку с водкой на стол, Настя повернулась и пошла прочь. Выйдя через кухню на широкую веранду, она села на длинную гладкую скамейку, которую еще полвека назад смастерил из старых досок и поставил здесь кто-то из жильцов большой коммунальной квартиры. Ни Насти, ни Лизы, ни даже ее отца Теодора в то время еще не было на свете, а соседи, душными летними вечерами забивавшие на веранде «козла», вряд ли подозревали, что где-то в знойной Африке на берегу озера Ньяса ловит рыбу худенький подросток Лоренс Тэкеле.
Настя вспомнила, что прежде тут еще стоял массивный, грубо сколоченный стол. Он занимал много места и полностью загораживал угол веранды. В первом классе, когда Инга, скрепя сердцем, отпустила дочь к Лизе на день рождения, Настя играла с ребятами в прятки и решила спрятаться между столом и стеной. Пол там был завален барахлом, которое жильцы в течение десятилетий жалели выбрасывать, Настя легла лицом вниз на старый тюфяк и плотно вжалась в него животом, а зад ее остался на всеобщее обозрение Разумеется, ее немедленно обнаружили. Лиза, уперев руки в бок, весело хохотала:
«Малявка! Нос спрятала, а попа торчит! Шестилетка, чего вы хотите!»
Остальные ребята покатывались со смеху вместе с ней, а потом Лиза принесла тряпку и начала счищать паутину с нарядного Настиного платья. Ей в тот день исполнилось восемь, а Насте, самой младшей в классе, еще не было и семи. Как-то учительница в разговоре с медсестрой во всеуслышанье назвала малышку Настю «шестилеткой», и это слово надолго стало ее прозвищем, приносящим неслыханные душевные муки – даже тогда, когда ей уже исполнилось семь, а потом и восемь лет. Антон Муромцев, которому она однажды с горечью поведала о своих обидах, развеселился:
«Не горюй, ребенок, молодость – единственный недостаток, который со временем исправляется сам собой, – и шутливо добавил: – Твоя Лиза уже станет глубокой старухой, а ты еще будешь девицей на выданье»
«А что такое девица на выданье?»
«Девица, которая созрела для замужества. Короче, невеста»
На следующий день, когда Лиза до начала урока в очередной раз обозвала Настю «шестилеткой», та высунула язык на такую длину, на какую только смогла, и скорчила рожу:
«А ты, Лизка, старуха! Я буду невестой, а ты уже умрешь