В погоне за миллиардом. Серия «Время тлеть и время цвести». Галина Тер-Микаэлян

набрать штат сотрудников. Зарплаты у нас были огромные, мне даже, ты помнишь, дали комнату в общежитии – это при тех-то ограничениях с пропиской в Ленинграде! Естественно, мы все давали подписку о неразглашении и не могли публиковать полученные результаты нигде, кроме как в отчетах для служебного пользования. Тем не менее, в нашем распоряжении было новейшее медицинское оборудование, самые лучшие медикаменты, а для опытов нам закупали любых экзотических животных – от крыс редких пород до приматов. Мы также оперировали – тяжелые случаи злокачественной шизофрении, когда шанс на выздоровление был равен нулю. Обычно после операции наступало улучшение, во многих случаях пациент выглядел совершенно здоровым и мог вести нормальную жизнь. Разумеется, подобное психохирургическое вмешательство применялось лишь в стопроцентно неизлечимых случаях, поскольку оно полностью меняло личность больного и в достаточной степени травмировало мозг – за шесть лет мы прооперировали в общей сложности около пятидесяти человек, часть операций окончилась неудачей. Разумеется, этого было недостаточно для того, чтобы сделать какие-то обобщающие выводы.

      – Ритка, – не выдержав, прервала ее Катя, – я помню то время, папа иногда сутками засиживался на работе, весь прямо горел. Мы тогда ничего не знали, ты мне можешь рассказывать и рассказывать – я готова слушать до бесконечности. Но сейчас решается судьба моего брата, твоя судьба, судьба Максимки. Пожалуйста, давай…

      – Не перебивай, Катя, дай договорить! Дальше: в восемьдесят девятом нашу тему закрыли, институт разогнали – перестройка, свобода слова. Правозащитники вдруг вытащили на свет, что наши работы связаны с влиянием на психику человека. Какие-то международные организации потребовали прикрыть наш институт, и этот придурок Горбачев пошел у них на поводу. Максим Евгеньевич бился, пытался доказать, что направление института связано с психиатрией, но ему заявили, что наша статистика излечения больных недостаточна, – с губ Маргариты сорвался едкий смешок, полный горечи и злобы. – Ха! Зато теперь у меня статистики через край! За последние годы я прооперировала сотни людей – здоровых, а не больных.

      – Что? – Катя стиснула руками свой живот и откинулась назад. – Я… я не понимаю.

      Маргарита смеялась – беззвучно, одними губами – и говорила почти весело:

      – А что тут не понимать? Я работаю на практичных людей. Макаки, крысы – все это дорого и сложно. Человеческий материал самый дешевый, люди у нас кругом и на каждом шагу – лишние, никому не нужные. К моим услугам самые последние достижения биохимиков и электронщиков, я постоянно совершенствуюсь! Даже твой отец был бы поражен, увидев то, чего я достигла.

      – Все еще не понимаю, – в дрожащем голосе Кати звучала растерянность, – что ты делаешь и чем занимаешься? Прости, я тупая, до меня долго доходит.

      – Я же говорю: совершенствуюсь. После операций, которые я провожу, личность пациента практически не меняется,