Рассказывать, в чем заключались «тесты», Анастасия отказалась. Ушла от ответа. Почему она не хочет поделиться с родной матерью? Почему?!
Кстати, Заоградин сообщил, что тесты займут три дня. Но если я дам согласие на расширенную, недельную программу, то могу рассчитывать на десятипроцентную скидку при оплате контракта. Я деловая женщина, знающая толк в системе скидок, но подобное предложение показалось мне по меньшей мере странным. Скажем иначе: подозрительным. Я сказала, что подумаю, посоветуюсь с Настей. Завтра, максимум послезавтра нам придется решать, и я в смятении. Обратиться за советом? К кому? Муж скажет: поступай как знаешь, ты у нас умница…
Мы спускались по этой ужасной лестнице, я оглянулась – и лучше бы я этого не делала! На месте двери, откуда мы вышли, теперь находилась дверь лифта с плотно сомкнутыми створками. До ушей донеслось вкрадчивое гудение, словно в недрах дома заработал скрытый механизм. Над дверью горело табло, кроваво-красные цифры с пугающей быстротой сменяли друг друга. Лифт стремительно опускался. Вдруг представилось, что сейчас кабинет Заоградина рушится в чрево земли, в саму преисподнюю, откуда он поднялся только ради нас. Бездонная шахта ведет во тьму, и лишь далекие отсветы пламени озаряют колодец, туннель между… (далее вымарано).
…плохо помню, как мы покинули этот кошмар и оказались около машины. Мокрые ветви кустов хлестали по лицу, злорадно кропя едкой влагой, крылатые тени метались в воздухе – уследить за ними было невозможно, лишь краем глаза удавалось ловить быстрое движение на самой границе зрения, лунного света и обступавшей нас непроглядной, могильной тьмы. Дождь кончился, но едва мы выбрались за ограду (фонари погасли, будка привратника пустовала, а ворота были открыты настежь, надрывно скрипя) – полыхнула далекая, запоздалая молния, и в ее отсветах я увидела ожидавшего у машины Мирона. Его лицо… Да, конечно, всему виной необычный ракурс и проклятая молния. Но… Это было лицо мертвеца! Синюшное, с пустыми, ничего не выражающими глазами, покрытое струпьями; мягкие, словно у прокаженного, губы кривились в странной ухмылке, обнажая желтые кривые клыки…
Кажется, я закричала. Теперь, дома, сидя на диване, я чуть-чуть стыжусь этого. Тогда же крик показался мне наиболее естественной реакцией. Наваждение схлынуло, мы забрались в машину, Мирон завел мотор – и тут я впервые обратила внимание, что от дочери явственно пахнет экзотическими фруктами. Нет, я не могла ошибиться! Обонятельные галлюцинации мне чужды. Там был еще какой-то запах, но он исчез очень быстро, и я не смогла толком его распознать.
На вопросы Анастасия по-прежнему не отвечала.
Мелодию своего мобильника не получалось запомнить даже под угрозой расстрела. То ли причуды избирательного склероза, то ли весельчак «Siemens-Pagliaccio» таким образом поддерживал владелицу в форме, понуждая хвататься за сумочку, как Билли Кид – за верный «кольт», заслышав в подозрительной близости любой сигнал: от кудахтанья