К тому времени девушку уже неплохо знали как в самом Ожске, так и в его окрестностях. И не только знали, но и уважали, а еще – слегка побаивались. Страх перед неведомым всегда был силен в людях. Поэтому рыбак, встретившийся ей на берегу Оки, безропотно отвез ее на другой берег, и уже спустя каких-то полчаса она, углубившись в мрачного вида лесок, остановилась, развязала мешок и быстро переоделась в мужскую одежду.
В одночасье преобразив свой облик до неузнаваемости и став уже не девицей, а добрым молодцем – в точности как в бабушкином сказании, – она резво направилась в глубь лесной чащи.
Был этот новоявленный молодец с виду невысок, худ и узкоплеч, но на широком кожаном поясе его грозно свисал походный нож с удобной рукояткой и массивным, сантиметров в двадцать пять, не меньше, хищным лезвием, до поры до времени таящимся в ладных деревянных ножнах, обтянутых темной кожей безо всякого узорочья.
Сафьяновые сапоги слегка жали ей ноги, ибо хоть и соответствовали по размеру, но были несколько узки, да и непривычны для Доброгневы. Но идти в лаптях через непролазные болота было бы еще хуже, а потому сызмальства приученная к терпению ведьмачка просто старалась не обращать на это внимания.
К тому же вскоре ей стало не до этого.
Лесная чаща все больше хмурилась, начиная замечать незваного пришельца и норовя то хлестнуть низко свисающей веткой по лицу, то подставить подножку, выставив неприятное корневище аккурат под ступню, то сыпануть перезревшей хвоей в глаза.
Идти становилось все труднее, а сумерки, невзирая на погожий денек, становились все гуще по мере ее продвижения в глубь леса, который уже ничем не напоминал ни насквозь просвечиваемую солнцем веселую березовую рощу, оживленно шелестящую даже от небольшого ветерка и ластящуюся к человеку, как домашняя кошка, ни строго-торжественный сосновый бор.
Он уже не был похож даже на сумрачный, настороженный ельник, навевающий на человека уныние и тоску.
Все они были близкими для людей, обжитыми, какие больше, какие меньше, а этот внушал страх своей первобытной дикостью и непонятной, но явственно ощущаемой враждебностью.
Стоящий перед ней уже чуть ли не стеной черный приземистый осинник вперемешку с такими же низкорослыми елками нервно и пугливо подрагивал, заодно готовясь к решающему нападению, и даже птиц, этих непременных завсегдатаев зеленых общежитий, было не слышно и не видно.
Лишь невесть как попавшая сюда одинокая черная ворона, необычайно крупная, гневно каркала что-то одной ей понятное, но тоже зловещее и угрюмое.
Почва под ногами у Доброгневы понемногу уже расползалась жидкой вязкой грязью, а спустя некоторое время и вовсе стала при каждом шаге тягостно хлюпать и чавкать, как бы выбирая момент для того, чтобы окончательно проглотить и медленно, со вкусом разжевать жадными беззубыми челюстями незваную гостью.
Даже небо над головой девушки постепенно меняло свой цвет, на глазах превращаясь из светло-бирюзового в тревожное фиолетовое, с густо наложенной поверх свинцово-серой