– Спасибо, я уже позавтракала, – отказалась я.
– Ну тогда яблочко, а? Или бананчик?
– Не хочу. – Я устало покачала головой. – Сама поешь.
– Я-то голодной не останусь! – живо откликнулась мама. – Кстати, орешков тебе прикупила. Доктор говорит, нужно больше белка.
И тут дверь распахнулась, и в палату вошел доктор собственной персоной – низенький энергичный толстяк с обширной лысиной. Он не представился, но по маминым глазам я сразу поняла, что это он.
– Доброе утро! – сухо поприветствовал он нас с мамой и, взглянув мне в лицо, с нажимом спросил: – Как самочувствие?
– Плохо, – нервно сглотнув, хрипло ответила я. – Ног не чувствую вообще.
– Это не плохо, это нормально, – раздраженно ответил толстяк доктор. – Нужно много времени, чтобы восстановиться. Полежите месяца два, а там видно будет.
– Месяца два?! – ахнула мама.
– Именно, – строго ответил доктор. – А на реабилитацию уйдет полгода. Потом сделаете МРТ, и посмотрим.
– Что посмотрим? – Мой голос дрожал от напряжения.
– Посмотрим динамику, – коротко ответил доктор и повернулся к маме: – Мама, пройдемте со мной в ординаторскую.
Мама, все это время сидевшая с испуганным выражением лица и смотревшая на доктора с открытым ртом, тут же сорвалась с места и, не взглянув на меня, побежала вслед за ним к выходу. Ничего себе он ее выдрессировал за эти два дня! Я повернула голову к стене и вновь закрыла глаза.
Не знаю, сколько времени прошло до того момента, как боль проснулась и начала еле слышно гудеть и разгораться изнутри. Чувство замороженности ушло, по моим лицу и шее покатился пот, мышцы напряглись. Я закусила губу.
Мои ослабевшие пальцы беспокойно теребили и сжимали край одеяла. Хотелось заплакать, потом завыть в голос, но я не издала ни звука.
Глаза наполнились горькими слезами. Не могу больше терпеть, не могу! Рука сама потянулась к кнопке вызова сиделки.
– Что случилось? – спросила Лена, появившись на пороге так быстро, будто стояла под дверью.
– Больно! – прошептала я и расплакалась.
– Сейчас, – коротко ответила Лена и тихо вышла.
Она вернулась через минуту с маленьким подносом, на котором лежали ампулы, шприц и вата, откинула одеяло и сделала мне укол, которого я не почувствовала.
– Тебе нужно заменить памперс, – заметила она. – Через пятнадцать минут подойду, и заменим.
Оставшись в одиночестве, я вновь дала волю слезам. Ничего не чувствую, даже того, что мне нужно менять памперс! Это ужасно. Неужели я – инвалид? Неужели я никогда больше не встану на ноги, не смогу даже ходить в туалет без посторонней помощи? Как это страшно и стыдно! Испытывала ли я когда-нибудь прежде такое невыносимое чувство стыда? Никогда! А впрочем…
Это