Капитан размашисто хлопнул Генри по втиснутому в диван боку, от чего тот отчетливо содрогнулся, потому как бедра его, дьявол, были в застарелых и свежих еще язвах, но на капитана это не произвело должного впечатления.
– Прилепился тут намертво, что твой замшелый слизняк к подводному рифу. Выпей-ка вот перед обедом, а то слишком уж напряжен – неровен час, поперхнешься нашей немудреной корабельной жратвой.
Ага, поперхнется он, как же! Лопать хотелось так, что просто кишки сворачивало. Хотя бы кусок плесневелой солонины пойдет. И если потом придется за это отсосать капитану, пусть. Генри чуть не стошнило от собственных мыслей, но он справился, отправляя в желудок еще глоток капитанского рома, налитого для него в заляпанный бокал.
Эль Пако помог подняться его немощному телу, протянув крепкую горячую руку, потом еще раз кинул на него внимательный взгляд. Генри водило туда-сюда от слабости, лихорадки и, ко всему прочему, от пары глотков алкоголя на пустой, непривычный теперь к возлияниям желудок.
Он действительно стоял абсолютно голый сейчас, под прищуренным взглядом капитана. Жалкий, худой, угловатый заморыш-сухостой – даром, что шести фунтов ростом – с мерклым от безнадеги взглядом, и торсом, шрамированным вдоль и поперек, спасибо его предыдущим хозяевам. Кое-где эти шрамы едва взялись корочкой – дон Хосе совсем же недавно постарался, член кайота в бешеную глотку этого кровавого ублюдка.
И что теперь? Он хмуро взглянул на Эль Пако, по привычке не решаясь самовольничать.
Капитан, с присущей ему грацией прирожденного дуэлянта повел небрежным приглашающим жестом в сторону лохани, потом снова хохотнул – похоже, над ним-таки, Генри Тейлором – и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
– Эй, жду тебя в столовой, сладкий ангелочек! – донесся до пленного гостя мягкий предгрозовой рокот, пресекшийся внезапно – видимо капитан снова отхлебнул дьявольски крепкого рома из своей старой, запыленной в вековых погребах бутылки.
Глава 1. Фамильные портреты в интерьере
Год назад,
Бедные кварталы Лондона.
Лейтенант Генри Тейлор, третий сын девятого графа Дерби, с трудом разлепил опухшие веки. Голову полоснуло болью, желудок – тошнотой. Рот сухо склеился липкой дрянью. Кроме того, левую руку он не чувствовал вовсе.
Генри осторожно приоткрыл один глаз и поморщился: солнце сквозь запыленные стекла дешевой таверны жарило прямо на кровать. Душно и муторно. Он застонал и попробовал шевельнуться. Тяжесть, которая сдавила ему плечо, чуть сдвинулась, но от этого не стало легче. Густо пахнуло дорогим парфюмом, что, конечно, не добавило спокойствия его недовольному жизнью желудку, а отмершую руку прошило мурашками так, что стало совсем невмоготу. Но в итоге чертова конечность так и не соизволила слушаться, и он опасливо повернул голову к источнику своего