Порой они все равно слышали через коридор, как она беседовала с невидимыми друзьями на своем самостоятельно изобретенном языке. Ее мать чуточку сетовала на утраченный сон, проходя через один из первых ритуалов посвящения любого молодого родителя. Отец шутил: «Она снова разговаривает с ангелами».
Как бы ребенок ни входил в вашу семью, его присутствие меняет все правила: он переезжает в ваше сердце и пристраивает там новые комнаты, сносит стены, о существовании которых вы и не догадывались. Вот почему молодые родители жаждут заверений больше, чем всего прочего: мы говорим себе сами и хотим, чтобы другие тоже говорили нам, что мы будем замечательными родителями. Что наши дети будут счастливы. Что их огорчения будут мелкими и незначительными – по крайней мере, никогда не станут такими страданиями, которые мы не сумеем помочь им вынести. Мы должны верить в это, обещать себе, что выдержим все испытания, – иначе нам никогда не хватит мужества начать.
Никто даже не намекнул моим родителям, что удочерение с пересечением расовых и культурных границ может оказаться уникальным испытанием, таким, к которому нужно готовиться каким-то особым образом. Если они усвоили «дальтонический» взгляд на нашу семью с самого момента ее основания – если они верили, что моя «корейскость» несущественна внутри нашей семьи и должна оставаться таковой и для всех остальных, – то в этом они в основном следовали идеалам, на которых воспитывались сами, советам, которые им давали. Нередко, когда я встречаюсь с такими же межрасово усыновленными/удочеренными, мы обнаруживаем, что наш жизненный опыт похож: «Мы с родителями почти никогда не разговаривали о расе. Мы, по сути, не признавали, что она имеет значение. Я никогда не уличала никого из своей семьи в расизме». Даже теперь, когда культуру усыновляемых детей стали лучше осознавать, больше «чествовать», многим родителям не дают ни инструкций, ни ресурсов, которые нужны, чтобы воспитывать цветных детей в белых семьях, в белых сообществах, в белом «доминирующем» обществе. Винить только моих белых родителей в том, что они не полностью понимали вещи, от которых были надежно ограждены – сначала профессионалами, а потом мной, – значит упускать из виду большее: мы были и являемся показательным примером столь многих межрасовых и межкультурных усыновлений/удочерений этой эпохи.
Сколько раз я пыталась вообразить тот зимний день в суде округа Кинг – день, когда мое удочерение было признано окончательным, через полгода после того, как родители забрали меня из младенческого отделения детской больницы Сиэтла! Я мысленно рисую лысеющего, средних лет судью, вглядывающегося со своей скамьи в моего отца, все еще темноволосого, без единого следа седины, для разнообразия серьезного, как никогда в жизни; в мою мать с ее сливочной веснушчатой кожей и нервной улыбкой, держащую на руках меня в розовом одеяльце с монограммой моего нового имени, вышитой