У лестницы она оглянулась. Крестовский, прижав к лицу ворох салфеток, шел за ней. Не глядя на Машу, он свернул в мужской туалет, а Маша осталась ждать, потому что у нее был дурацкий приказ – сопроводить. За драки в универе порой ставили на отчисление. Впрочем, платникам вряд ли что-то грозило. Пожурят и отпустят. А вот у Маши, учившейся на бюджете, могли быть серьезные проблемы.
Крестовский вышел с мокрой челкой и влажным пятном на груди. Вероятно, он пытался замыть рубашку. К лицу он прижимал новую партию салфеток, но кровь, кажется, так и текла.
– Голову запрокинь, – посоветовала Маша.
– Я так захлебнусь, – прогнусавил Крестовский. – Ты скажи, где медпункт, я сам дойду.
– Вот еще. Чтобы мне потом влетело? Идем.
Крестовский не стал спорить.
В медпункте пожилая медсестра усадила его на кушетку и начала оттирать кровь с лица, щупать нос и расспрашивать, не кружится ли у него голова и не двоится ли в глазах. Крестовский уверял, что с ним все отлично, однако она не верила.
Маша подпирала стену и не понимала, зачем она-то в кабинет зашла. Подождала бы за дверью. Так нет же, сопроводила до самой кушетки.
– А кровь у него всегда так плохо останавливается? – спросила медсестра у Маши таким тоном, будто та должна была знать ответ.
Маша растерянно пожала плечами, а Крестовский сообщил, что он сейчас принимает препарат для улучшения мозгового кровоснабжения и, вероятно, такой эффект от него. Название Крестовский произнес на своем британском английском так, что ни медсестра, ни тем более Маша препарат не узнали, но медсестра согласилась, что тот вправду может разжижать кровь.
– А зачем ты его принимаешь? – спросила она.
Крестовский сообщил свой диагноз. Вновь на английском.
– Милый, ты издеваешься? – прищурилась медсестра.
– Он живет в России совсем недавно, – заступилась Маша за Крестовского.
Медсестра покачала головой, что-то пробормотала и обратилась почему-то к Маше:
– Его сейчас домой. Если будет кружиться голова, откроется рвота или же будет стойкая головная боль – скорую и в больницу. Поняла?
Маша кивнула, стараясь не смотреть на обалдевшего Крестовского. Тот, надо отдать ему должное, при медсестре спорить не стал. И вообще молчал до самого кабинета английского. А там наконец подал голос:
– Попроси, пожалуйста, Юлю после лекции закинуть мои вещи мне домой. Я туда в таком виде не пойду, – указал он почему-то не на заклеенную переносицу, а на испачканную одежду.
– Я позвоню на перемене маме и попрошу ее передать Шиловой, – ответила Маша, понимая, что у нее не хватит душу предстать сейчас перед рассерженной мамой и взбудораженными одногруппниками.
– Так сложно сказать самой? – прищурившись, спросил Крестовский.
– Сложно, потому что