четырнадцатилетним, ему случалось направлять на казнь преступников – не часто, не редко, как повернется жизнь, и это было просто частью той самой жизни, и осуществлялось замковым экзекутором либо городским палачом, и ему доводилось присутствовать на людях в момент вешания, членения, вырывания кишок – для надлежащего укрепления благородного духа, как с усмешкой говаривал епископ Брихин, и чтобы видеть итог дела рук своих. Епископ настаивал на лицезрении казней затем, чтобы у графа Босуэлла впредь не возникало соблазна дать волю злобе или предвзятому мнению – чтобы знал, как пахнет моча, брызжущая у повешенных, какого цвета человеческие потроха и сколько стоит ошибка судьи… Но графу Босуэллу прежде не приходилось отдавать приказ к резне возмездия, за неподчинение и в назидание прочим, прежде не приходилось убивать самому, а не только – подписью и печатью, очень издалека, находясь в почетной ложе приора Сент-Эндрюса. Убийство с помощью закона и порядка, собственно, убийством не является вовсе. Убийство в бою – естественное право и необходимость. Но вот эта резня… при всех душевных метаниях Белокурого, удивительно было, как развязало ему руки истребление Маршаллов. Как если бы в самом деле какая-то часть его, омертвев, утратила способность сострадать. Он ощутил власть, он ощутил свежую кровь – едва ли не на своих губах – и подобострастное внимание к нему соседей в Долине. С необычайной помпой прибыл к Белокурому лорд Робин Эллиот, Воронья Скала, старый толстый пройдоха, и подписал бонд, и многократно превозносил хитрость и силу, смелость и сообразительность, а в первую очередь – твердость духа лэрда Лиддесдейла. С таким-то хозяином, ясное дело, Долина наконец обретет покой и довольство! Двусмысленным визитом почтил Босуэлла сам Уот Вне-Закона, пропировал сутки, получил ответным жестом двух служанок в постель, и не было понятно по репликам его и взглядам, то ли Уот восхищен дерзостью молодого графа, то ли раздражен его непреклонной волей. После пролития Босуэллом первой крови Уолтер Скотт тут же принялся вести себя с ним обаятельно, но по-свойски, так, словно, вступив в blood feud с семьями Армстронг и Маршалл, граф совершил нечто должное, почетное, всеми уважаемое и безусловно приличное должности Хранителя. Словно десятки трупов в первый же карательный рейд возвысили неоперившегося юнца до побратимства с ним, самим Грешником Уотом. Холодный и скупой на слова, Босуэллу прислал уверения в глубоком почтении, с прямым намеком на избыток девиц на выданье в семье Керр, бывший Хранитель Марки сэр Эндрю Керр Фернихёрст…
«однако тем вы наверняка содеяли себе изрядное число неприятелей», писал он о разорении Блеквуда. И это кружило голову, ох, как кружило – и неприятели, и почтение, а особенно раздражение Грешника Уота. Белокурому было всего семнадцать, когда о нем заговорили, как о достойном преемнике славы Сулисов и Дугласов в Хермитейдже, и был ли это тот случай, когда место
