– Да с ним. Потому что боялся – ответил Андрей. Услышав это, Василий только развёл руками и покачал головой.– Я надеялся, что сейчас проснусь, пускай даже в комнате с оббитыми мягкими стенами или прикованными к кровати. И ничего этого нет – ни ангелов, ни демонов, ни этой проклятой битвы. Понимаешь, ничего.
– Не кори себя за это… Но всё же ты не правильно поступил, утаив это от нас. Я думала, что твоя стена крепче, но раз ты слышишь этот голос, то она хрупка и будь осторожен с нею… Твой страх появился от гордости. Ты думал, что раз ты выиграл битву, то можешь этим гордиться. Но гордыня – это большой грех, это отец всех грехов. А теперь рассказывай подробно, что случилось с тобой в поездке? И почему ты меня не послушал? Я же тебе говорила не прикасаться к листку.
Андрей глубоко вздохнул, осознавая свою беспомощность и тяжесть своего глупого поступка, который чуть-было не совершил и, стараясь скрыть замешательство, продолжил рассказ:
– Я не знаю, что со мной произошло. Я просто хотел его взять, почувствовать мягкость бумаги, повертеть его, понюхать и вновь прочитать свой стих. Оно звало меня каким-то ласковым, чудным голосом, как сирены, которые зазывали Одиссея. Я ничего не видел вокруг себя, будто мир, что существовал вокруг, сузился до размеров этой маленькой комнаты, в которой были только я, этот лист и голос, толкающий к этому листку. Я хотел его взять, я не мог сопротивляться, я, будто чувствовал кровь Люцифера, которая была на листке… Слова бегали по этому белому листку друг за другом, дразня меня. Но спасибо Василию. Он остановил мою руку, и тёмная сторона, которая так жаждала заполучить этот лист, завопила у меня в голове страшным голосом, раскалывая её надвое. Я еле отошёл тогда и взял себя в руки.
– Это было искушение. Его ты и раньше испытывал. На этот раз тебе помогли. Но в следующий, рядом может никого не оказаться. Будь бдительнее, контролируй свои желания! А в баре что было?
– В баре я сам не знаю, что произошло. Я просто увидел свою бывшую и тут я вскипел, не знаю, как удержался. У меня комок подступил к горлу. Думал, что вот сейчас эта тёмная сторона пройдёт по гортани, вылезет через рот и поглотит меня. Я держался, скрипя зубами. Но остудив голову на колонке, мне стало легче.
– А это был гнев – сказала тётка Маня, подливая себе ещё чая из самовара, и, прищурив глаз, добавила – Только не знаю на кого.
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что уже сказала.
– Если вы считаете, что могла сыграть любовь, а за ней ревность, то вы ошибаетесь, баб Мань.
– Заметь, я про любовь ничего не говорила. Ты сам сказал.
– Сказал. Но я в неё не верю. Нет её. Я разочаровался в ней.
– Ты сам себе противоречишь. Сначала говоришь, что её нет, а затем, что разочаровался. Определись уже!
– Нет её, этой любви. Когда любят, не предают.
– А ты