– До свадьбы заживет, – просипел редактор, – как статья, пишется?
Алла похлопала по блокноту:
– Это бомба, Саныч. Я позвонила в Красноярск, нашла психиатра, помнившего Марию Волкову. Никакая она не Мария, кстати, а Оксана. Мария, наверное, по аналогии с Божьей Матерью.
– Классное самомнение, – прокомментировал редактор.
– Дело меняет оборот. Оксана Волкова – больной и опасный человек с садистскими наклонностями. И опасна она в первую очередь для собственного сына. Я-то думала, что Соломон Волков – жулик с комплексом Наполеона, но чем глубже копаю, тем сильнее убеждаюсь, что он – несчастный мальчик и заложник сумасшедшей матери.
– Ты мое сокровище, – Алла представила шефа, потирающего руки в больничном коридоре. – Как считаешь, громыхнем мы на всю область с разоблачением?
– Бери выше. На всю Сибирь, – Алла понизила голос, словно в пустой редакции ее могли подслушать. По радио объявили чрезвычайное положение, коллеги сбежали домой, покуда ходит транспорт. За окнами падал снег, бушевала метель. – Мне надо уехать на пару дней. По работе.
– В коммуну? – насторожился редактор. – Одну я тебя не пущу.
«Поглядим», – пронеслось в голове.
– Нет, поближе. Назаровка, село, откуда Волковы родом.
– Знаю, тмутаракань. Где ты машину возьмешь? Рейсовые автобусы туда если ездят, то тридцатого февраля.
– Найду машину, – заверила Алла, ощущая себя в редакции, как в сундуке, несущемся по разъяренным волнам океана.
…Ветер лупил наотмашь, норовил спихнуть в кювет. Алла брела, ссутулившись, по белому полю, расчерченному колеями и трещинами. Кряхтела наледь. Буран заключил горсть девятиэтажек в кольцо, понастроил баррикад. Фонари искрились бенгальскими огнями. Панельные здания выплескивали в бушующую темень синий и желтый оконный свет. Там, в коробках, жены стряпали ужин, мужья отдыхали у телевизоров, смеялись дети.
Алла зажмурилась – от ветра, от ледяного крошева. Представила, что Даша рядом, семенит по снежку. Почти ощутила ее руку в окоченевших пальцах. Через месяц после похорон Алла начала разговаривать с дочкой. Ловила себя на том, что болтает в маршрутке, спрашивает о разном, кивает, представляя ответы. Пассажиры косились, хмыкали. Алла поняла, что соскальзывает в безумие, и волевым усилием прекратила беседы с призраком. Но сейчас, продрогшая, издерганная стихией, она прошептала:
– Скоро будем в тепле, я спагетти сварю, хорошо же?
Она чувствовала себя истоптанным, изорванным ковром: горе въелось в ворс, никакая химчистка не спасет. Сапог поехал по льду. Ослепла, дура, чуть не сверзилась в сугроб.
Алла помассировала веки.
Впереди на аллее, огибающей котельную и детский садик, маячил мужчина в синем пуховике. Спиной к Алле, на голове – капюшон, не узнать, даже если это ее сосед. Выгуливает собаку, наверное, – Алла осмотрелась, но лишь белые смерчи гуляли по пустырям и окрестным огородам. В окнах моргали праздничные гирлянды. Облепили