Апостолы огласили проповедью всю вселенную того времени. Нина равноапостольная просветила Грузию. Равноапостольные Кирилл и Мефодий – славянские страны, равноапостольные Ольга и Владимир – свою Русь, священномученик Кукша – вятичей, святитель Стефан – великую Пермь.
Есть архипастыри, благодетельные для своей епархии, но не знаемые за пределами ее. Есть такие, как Московский Филарет, чьи имена гремят не только по всей стране при жизни их, но продолжают еще шире греметь и в веках.
Есть священники, чтимые своим приходом, а приход отца Иоанна раздвинулся на всю страну.
Также есть и проповедники среди небольшого кружка людей, и, наконец, употребляющие все воздействие свое на обращение ко Христу какой-нибудь одной души.
Понятие о проповеди должно быть принято в высшей степени широко и, конечно уж, нисколько не обнимает поучения, произносимое с церковного амвона по какому-нибудь определенному случаю и на определенную тему.
«Проповедуйте благовременно и безвременно».
Как понимать это?
Неужели же так, что, например, стать на площади, полной народа, и начать выкрикивать проповедь?
К такому приблизительно способу прибегают деятели известной Армии Спасения. Но можно сомневаться в целесообразности и действенности такой проповеди.
Есть другие правильнейшие пути.
Проповедь Бога и религии может осуществляться – и чрезвычайно красноречиво, чрезвычайно впечатляюще – вовсе без слов.
Постоянно говорить о Боге вовсе еще не значит проповедовать Бога в высоком и настоящем значении этого слова.
Человек, в котором живет истинное, пламенное чувство к Богу, будет без слов заражать своим чувством других…
Бывает, например, что вы придете в церковь без желания молитвы; стоите вначале без чувства и внимания, думая о совершенно посторонних предметах. Но около вас стоит человек, погруженный в истинную молитву, и от этой сосредоточенной молитвы другого человека что-то сильное и благое овладевает и вами. И та хладность, с которой вы вошли в церковь, уже растаяла. Вам тяжело и стыдно за ваше уже прошедшее состояние равнодушия, и вы счастливо подчиняетесь тому потоку теплой веры, которая бьет из души стоящего рядом с вами человека.
Человек, привязанный к другому человеку глубокой и сильной привязанностью, невольно обнаружит эту привязанность самим тоном своего голоса, теми хотя бы немногими словами, в которых будет говорить о нем.
Мне доводилось слышать, как один архимандрит высокой жизни отзывался о своем духовном воспитателе, о великом оптинском старце Макарии. Лицо говорившего сразу получало выражение какого-то умиления, в глазах сверкали слезы, и вы невольно говорили себе: «Как должен был быть высок этот старец, что одно его имя низводит такое умиление на душу его ученика».
Конечно, человек, встречавшийся с Франклином, сразу видел все то благоговение, которое жило во Франклине по отношению к Божеству. И то чувство, с которым Франклин произносил имя Божие (а он не произносил его иначе, если находился на улице, как обнажая голову), – уже одно это показывало всякому, кто имел с ним дело, глубину его религиозных убеждений.
Как в миру люди легко узнают, по тысяче мелких признаков, определяют наличность