Там же за домом – площадка для гуляния, на ней стоят качели, с которых мы, конечно, прыгаем, и я шлёпаюсь неоднократно. А ещё там хоккейная коробка, на которой зимой заливают ужасный лёд. Мои «гаги» по нему отказываются ехать, но мы с ребятами всё же режемся в игру, отдалённо напоминающую хоккей.
Теперь несколько слов обязательно скажу про упомянутую ранее Горку. Это безусловная достопримечательность и ландшафтная доминанта нашего микрорайона. Когда-то, может, в тридцатые или пятидесятые годы – это огромная городская свалка, которую в начале шестидесятых рекультивировали. Иными словами – просто засыпали землёй. В таком виде, заросшая травой и кое-где кустарником, она достаётся в безвозмездное пользование ребятне нашего района. Зимой она превращается вообще в парк развлечений: катание на санках и лыжах, с заледенелых спусков на попе или фанерке.
Читатели могут себе представить, какой снеговик – подарочек родителям приходит домой после таких гуляний. Сейчас, говорят, эту Горку срыли.
Не могу сказать, что я хулиганистый мальчик, нет. Хотя и мне иногда перепадает от родителей за проказы. Я дружу со всеми ребятами во дворе, даже с самыми-самыми, прикрепленными к детской комнате милиции. У меня со всеми ровные и простые отношения. Может, потому, что я не маленького телосложения, а скорее, я так думаю, от врождённоприродной основательности. В классе я часто сижу с отъявленными хулиганами, никто из них не донимает меня, уважают.
В первый класс меня сначала водит бабушка, но после её смерти я сдан в группу продлённого дня. Там за нами никто не смотрит, и я в первый же день пропарываю себе ногу гвоздём, лазая во дворе школы по груде строительного мусора. Всё, для меня продлёнка закончилась, и я теперь после школы дома один и из школы прихожу сам.
На моей шее резиночка, как для трусов, с ключом от квартиры. Открываю дверь и попадаю в квартиру, где сразу становлюсь взрослым и самостоятельным.
Приходить-то прихожу, но сижу дома тихонечко-тихонечко – страшно. Мне кажется, что все шкафы в доме наступают-надвигают-ся на меня, как Мойдодыр у Чуковского, а из-под дивана или кровати какое-нибудь чудище обязательно вылезет и нападёт. Если страх донимает меня особенно сильно, сижу в темноте, не зажигая свет, и даже не хожу на кухню, чтобы съесть еду в термосе, приготовленную мамой. Она очень расстраивается из-за этого и не очень верит моим рассказам про шкафы и чудищ.
Сколько живут такие страхи, не помню, возможно, я смог их преодолевать или договариваюсь с ними.
Через какое-то время я научаюсь быть всё время один: мечтаю, придумываю разные истории, рассматриваю картинки в книжках, а потом их читаю, буквально проглатывая. Телевизора у нас поначалу нет, а когда