Естественно, от таких слов «непристойная краска» не только не отхлынула от моих щек, но начала их жечь огнем, который раздували разные чувства, но особенно возмущение и даже гнев. Тем не менее я промолчала и, откинув занавеску, поглядела в темноту – а вернее, на озаренную фонарями площадь.
– Мистер Хантингдон делал тебе предложение, Хелен? – спросила моя чересчур наблюдательная дуэнья.
– Нет.
– Тогда что же он говорил? То, что услышала я, очень походило на объяснение.
– Я не знаю, что он сказал бы, если бы вы его не перебили.
– Но если бы он сделал тебе предложение, ты приняла бы его, Хелен?
– Разумеется, нет… Не посоветовавшись прежде с дядей и с вами.
– А! Я рада, милочка, что ты еще сохраняешь какое-то благоразумие. Ну, а теперь, – добавила она после краткого молчания, – постарайся больше не привлекать к себе внимания. Я вижу, дамы удивленно на нас поглядывают. Я пойду к ним, а ты подожди, пока не успокоишься и не возьмешь себя в руки.
– Я уже спокойна.
– В таком случае не повышай голоса и не гляди так злобно, – ответила моя невозмутимая, но язвительная тетушка. – Вскоре мы вернемся домой, и тогда, – добавила она с мрачной многозначительностью, – я должна буду сказать тебе еще многое.
И всю недолгую дорогу домой я ожидала грозных нравоучений. В карете мы обе хранили молчание. Но когда я поднялась к себе в комнату и бросилась в кресло, чтобы обдумать события вечера, тетушка вошла следом за мной, отослала Рейчел, которая убирала в шкатулку мои драгоценности, закрыла за ней дверь и, поставив стул рядом с креслом, а точнее, под углом к нему, села. Разумеется, я тотчас хотела уступить ей свое кресло, но она остановила меня и начала:
– Хелен, ты помнишь наш разговор перед тем, как мы уехали из Стейнингли?
– Да, тетя.
– И помнишь, как я просила тебя остерегаться, чтобы кто-нибудь недостойный не похитил твое сердце? Как предупреждала, чтобы ты не дарила своего чувства, если им не руководит одобрение, если рассудок и осмотрительность противятся…
– Да, но мой рассудок…
– Извини… ты помнишь, как заверяла меня, что опасаться за тебя нечего, что у тебя даже соблазна возникнуть не может выйти за человека пустого или без нравственных принципов, каким бы красивым и очаровательным он ни казался? Что такого человека ты полюбить не способна, что можешь его ненавидеть, презирать, жалеть, но только не любить? Это твои слова?
– Да, но…
– И разве ты не сказала, что твоим чувством должно руководить одобрение, что, не одобряя, не уважая, не почитая, ты любить не можешь?
– Да. Но я и одобряю, и уважаю, и почитаю…
– Как так, милочка? Разве мистер Хантингдон хороший человек?
– Он гораздо лучше, чем вы его считаете.
– Речь