– Тяжко в одиночку, – вздохнул Иван.
– Таков удел любого пиита, – развел руками я. – Точно тебе говорю, яко велий философус. – Тьфу ты, привязалось к языку...
Юный князь и сейчас поглядывал на меня с робкой улыбкой, но попыток заговорить со мной не делал, помня мои вчерашние слова в Коломенском.
Мол, о таких серьезных вещах, как вирши, второпях говорить негоже, а потому лучше перенести нашу беседу на следующий день после торжественного въезда Дмитрия в столицу.
Учитывая то, что, пока Федор не в Костроме, нужно быть каждый день и каждый час начеку, мне и впрямь было не до стихов, поэтому я бы вообще увильнул от этих поэтических обсуждений, но уж очень умоляюще смотрел на меня парень.
Иван все равно несколько приуныл, но я напомнил, что в моем тереме находится еще и выздоравливающий князь Дуглас, который, правда, пока еще не в том состоянии, чтобы научить Хворостинина какому-либо танцу, но об искусстве стихосложения поговорит со своим русским коллегой охотно.
Лишь после этого изрядно скривившееся лицо Хворостинина вроде бы приобрело нормальный вид.
Едущий рядом со мной Дмитрий перехватил один из восторженных взглядов юного князя, слегка улыбнулся и покровительственно подмигнул в ответ.
– А ты сказывал, что бояре меня не любят, – заметил он мне, еще раз оглянувшись на юного князя. – Выходит, не всегда и не во всем ты оказываешься прав, потомок бога Мома[6]. —
И весело засмеялся, донельзя довольный тем, что хоть разок посадил меня в лужу.
«Надо же, – про себя отметил я, – не забыл, выходит, «красное солнышко» про наш разговор в Серпухове, когда я себя назвал потомком этого хитреца», но вслух поправил:
– Моя речь была про бояр, а не про кравчих. К тому же сей князь юн, а юность всегда тянется к себе подобным, так что удивительным было бы, если б оказалось наоборот. Зато вон с той стороны, – и кивнул на стайку, возглавляемую Никитой Голицыным, – все иначе.
– Мыслишь, не ведаю, на кого они злобятся? – хитро ухмыльнулся Дмитрий. – Тут не мне, а тебе страшиться надобно.
– Как знать, как знать... – неопределенно протянул я, но больше из упрямства, чтобы оставить за собой последнее слово.
На самом деле Дмитрий был прав на все сто, если не на двести процентов – именно мне. Разве с формулировкой я бы поспорил – перебор насчет страшиться. Слишком много чести для них. А вот опасаться – дело иное, такое и впрямь не помешает.
Разумеется, я поддел под свой нарядный, весь в золоте, красный кафтан юшман[7] Тимофея Шарова, так здорово выручивший меня, но если тот же Никитка удумал недоброе, так их хоть пять штук напяль – не помогут.
Вон их сколько – целая стая. Тут каким волкодавом ни будь – все равно хана. Не загрызут, так затопчут.
Одна радость – сзади нас целая казачья толпа, впереди которой атаманы во главе с Корелой. Был среди них и Серьга, который