– Ну надо же, мы всего второй день как знакомы, а я уже у тебя на шее сижу! – злорадненько шепнула я, так, чтобы семейство, высыпавшее вслед за нами на улицу, не услышало прикола. Фаль же услыхал и тихо, но очень глумливо захихикал.
– Ну надо же, – в тон мне отозвался Лакс, бережно, но крепко придерживая мои колени, – второй день знакомы, а я уже у магевы ножки щупаю!
– Один – один, ничья. – Я признала остроумие приятеля и занялась выписыванием рун. На этот раз ничего вымерять не пришлось. Рисунок, терзавший мое воображение, как щенок тряпку, словно бы всегда незримо присутствовал на этом месте. Мне осталось только обвести его по контуру. Написала сложную руну, насладилась видным только мне золотисто-коричневым с красным оттенком светом, даже жаль, что другим не полюбоваться, и снова хлопнула по плечу вора: – Закончила.
Лакс аккуратно спустил меня на землю, я повернулась к хозяевам, и, прежде чем успела что-то сказать, Полунка завороженно протянула:
– Красотища какая, сияет, как солнышко! А что оно значит, магева?
– Вы видите свет рун? – недоумевая, уточнила я, машинально прикусив карандаш, а Торин подтвердил, засунув кулак за пояс:
– Видим, почтенная магева, чай, не слепые.
Наверное, это правильно, раз руны этому дому и этой семье предназначены, то и видны им настоящим своим светом, – решила я, мигом успокоилась и деловито пояснила:
– Этот символ должен защищать ваши дом и семью, приносить лад и достаток, укрывать от невзгод и бед.
– Хороший знак, – одобрила Дорина, сложив руки поверх пышной груди размера, пожалуй, четвертого, – благодарствуем!
– Это самое меньшее, чем вас можно наградить, счастливо оставаться, – отозвалась я.
– Гладкой дороги и силы, почтенная магева, и вам всего доброго, сударь Лакс! – пожелало семейство Торина, потом мать увела ребятишек в дом, а сам кряжистый хозяин чуток проводил нас к воротам. Я вспомнила, о чем хотела потолковать с ним, и задала вопрос в лоб:
– Слушай, Торин, а ты когда меня в деревню зазывал, говорил, нужда в магеве есть, о ком ты думал?
– Так вы парнишку вчера излечили. Мать не нарадуется, год от него хоть словечка ждала, а теперь не уймешь пострела, как тараторит, – дергая себя за бороду столь же выдающуюся, как стати его жены, смущенно пробормотал мужчина, ему было неловко за собственный благородный поступок. В деревню меня звал, не для себя старался, об односельчанке пекся, о ее горе.
Я кивнула, будто и в самом деле все знала наперед, обо всем догадывалась, потрепала на прощанье пса с милым именем Разбой по загривку, махнула рукой Торину. Провожать за ворота он нас не пошел, не принято здесь за отъездом до последнего наблюдать, когда мать семейства своих чад в дом загоняла, я слышала ее суровое, как командирский приказ, слово:
– Нечего, нечего за магевой глазеть, тоску закликать!
Вот так и оказались мы за воротами перед двумя оседланными лошадьми. Животные стояли