Гнездо фениксов. Стасия Полецкая

Черкешин в очередной раз слышал за спиной шёпот «Крыса», он грустно улыбался. Он делал то, что не приносило ему радости; он рылся в слухах, как в токсичных отходах; он подобрал на помойке жизни, свою профессию, свою репутацию и свою жену.

      Он встретил её, когда писал статью о «промышленной охоте». Так называли охоту на бывших домашних животных: за столетие, прошедшее без кровопролитий, они одичали и отвыкли от человека, и группы охотников ездили по полям отлавливать отощавших коров с крутыми рогами, один которых мог стоить незадачливому новичку жизни; длинноногих кур, стремительных коз. Она стояла с фотоаппаратом и, зажмурив один глаз, усердно снимала охоту на плёнку.

      – Вы… закрываете пальцем объектив… – пробормотал Черкешин и, подойдя к ней сзади, осторожно подвинул её палец – тонкий, мягкий и белый, с нанизанным золотым кольцом. Она обернулась и, как во сне, пробормотала:

      – Спасибо.

      Что-то внутри Черкешина сжалось в кулак. В тот миг он тоже почувствовал себя охотником. На следующий день они расписались: мужчина и женщина, которым посчастливилось повстречать друг друга, больше не имела права на раздумья. Ей нужен был кров и защита, ему нужны были дети и семейный очаг. Они были мужем и женой, но, каждый раз, когда Черкши приезжал к ней домой, он вспоминал Жоржа Дюруа, встречавшегося на съёмной квартире с Клоильдой де Марель, и привкус дешёвой интрижки портил ему всё удовольствие от семейных вечеров. Каждый предмет мебели в их квартире был вытащен из заброшенных домов. Каждая тарелка имела своё лицо и свой запах, оставшийся от бывших хозяев. «Я подобрал женщину, я подобрал жильё» – с холодной тоской в груди думал Черкешин, глядя, как жена накладывает ему полуфабрикаты. Продукты они тоже таскали: на складах бывших супермаркетов оставалось ещё много еды, которая была способна жить больше людей. Поход в магазин превратился собирательство и, отправляясь к какому-нибудь заброшенному «Перекрёстку» Черкешин вооружался пистолетом и ножом: один раз его чуть было не убили из-за банки варёной гречки, и с тех пор он знал, что еду надо уметь защищать зубами и когтями. Он до сих пор помнил тот день, когда вырвал из рук маленького мальчика плитку шоколада и убежал, как мальчишка, с радостно бьющимся сердцем. Черкешин не сказал ни слова о той плитке ни жене, ни Терёхину. Он проглотил её, как удав цыплёнка, прислонившись спиной к стене магазина и закрыв глаза от наслаждения. Он чувствовал себя последним скотом, но вкус шоколада во рту подсластил эту горькую пилюлю. Дома преступление Черкешина было раскрыто в два счёта.