Базилевс резко отвернулся и равнодушно подошел к афинянам; лицо его было холодно и непроницаемо.
– Жив ли еще мой мудрый учитель Аристотель? Ваши сумасбродные правители его еще не казнили?
Бледный афинянин, стоявший в небрежной и независимой позе впереди двух товарищей, ответил:
– Афины всегда были школой и центром просвещения всей Эллады. Разве мы можем поступить грубо и непочтительно с самым высоким учителем мудрости? Он, как и раньше, преподает нашей молодежи знания в тенистых садах Ликея![26]
– Однако, после того как дельфийский оракул провозгласил мудрейшим из мудрейших философа Сократа, совет вашего города присудил его к смерти. Зависть афинян не знает пределов. – Голос Александра сделался хриплым, и левое плечо стало подергиваться. – Весь мир уже признал меня сыном Бога, но афиняне очень ревниво оберегают от меня вход на небеса. Занятые такой заботой, не рискуют ли они потерять собственную землю?..
Базилевс резко отвернулся и отошел от афинян к распростертым на земле персидским сановникам:
– Встаньте, мои друзья! Теперь вы мои подданные и одинаково мне дороги, как и другие знатнейшие граждане всех народов моего великого царства. На что вы пришли жаловаться, о чем просить?
Персы говорили одновременно и на коленях подползали к Александру, стараясь поцеловать край его белого гиматия.
Переводчик, наклонившись, шептал базилевсу:
– Это бывшие придворные персидского царя Дария. Они клянутся в своей преданности и верности и просят тебя, чтобы за ними остались их поместья и должности при дворе.
– Пригласи их сегодня на обед. Скажи, что их новый повелитель Александр не менее милостив к своим верным слугам, чем был их добрый царь Дарий.
Александр снова подошел к Никомандру:
– Ну что, старик, смог бы ты еще испробовать со мной «молнию пятого удара»? Чей меч теперь сильнее?..
Никомандр обрадовался и торопливо засмеялся:
– Давай испробуем ловкость наших мечей!
– Испробуем, когда ты отдохнешь. Разве дорога тебя не утомила?
– Я так торопился доставить тебе письмо царицы, что не чувствовал усталости. Но должен признаться, что уж очень мне надоело без конца видеть обгорелые дома, бродящих между развалинами голодных стариков и старух. А вонь-то какая! Как ветер подует навстречу, так и знаешь, что потянутся кресты с прибитыми к ним гниющими трупами, возле которых бродят собаки с раздутыми от обжорства животами. Зато как я обрадовался, когда после жаркой равнины поднялся на перевал и почувствовал родной холодный ветер! Точно я снова попал в милую Македонию! И здесь, среди диких скал, я вдруг услышал дивную греческую песню. В ней, в глуши Азии, уже воспевались подвиги Александра Непобедимого.
– Где это было?
– Недалеко, на последнем горном перевале. Гляжу: сидят у костра наши воины, и среди них мой старый приятель Грабос. Помнишь ли ты его? Он был верным воином еще твоего отца, царя Филиппа. А неведомый певец из его отряда пел так красиво, что я подумал: не