Все скрыто здесь: и ум и красота,
Любезность, дарованья,
Вкус тонкий, острота,
Приятные и редкие познанья
И непритворная, прямая доброта[234].
В свою очередь перефразированная асенковская эпитафия почти через четыре десятилетия (1878 г.) появляется на Волковском кладбище как фрагмент очень искренней, но наивной и эклектичной («сборной») в стилевом отношении надгробной надписи над могилой юноши:
Прощай, Коля, милый, добрый, ненаглядный.
Зачем так рано покинул мать
Тебе в жизни все улыбалось
Тебе только жить да радоваться
А не в сырой могиле лежать.
В тебе был ум, талант и красота
И все прошло для меня как светлая мечта
Спи мой ангел незабвенный
Быть может скоро я
Оставлю путь сей тленный
И увижу там тебя.
Повсеместно распространена в многочисленных вариантах эпитафия:
Покойся, друг души бесценной,
В стенах обители святой.
Приидет час благословенный,
И мы увидимся с тобой.
На петербургско-ленинградских кладбищах она встречается: на Лазаревском (1833 г.), на Волковском (1848, 1859 гг.), на Смоленском и Новодевичьем – многократно (конец XIX – начало XX вв.), на Охтинском (1950-1960-е гг.), на кладбищах других городов (XX в.). По способам бытования тексты такого типа сродни уже фольклорным жанрам.
Другая грань соприкосновения с «большой литературой» – это, условно говоря, автоцитация, т. е. воспроизведение на надмогильном памятнике слов или стихотворных строк из произведений похороненных здесь авторов. В первой половине XIX в. примеры тому единичные. На Тихвинском кладбище:
Гнедичу обогатившему
русскую словесность
переводом Омира
речи из уст его вещих
сладчайшия меда, лилися
Илиада II. 1. C. 249
От друзей и почитателей
Е. А. Боратынский (1800–1844):
Господи, да будет воля Твоя!
В смиреньи сердца надо верить
И терпеливо ждать конца.
Его слова.
Во второй половине века цитация становится все привычнее и обильнее. Декламационно-афористические строки на памятнике С. Я. Надсону:
Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,
Кто б ты ни был, не падай душой.
Не говорите мне: он умер.
Он живет; Пусть жертвенник разбит – огонь еще пылает,
Пусть роза сорвана – она еще цветет,
Пусть арфа сломана – аккорд еще рыдает!
Он в песнях боролся с тяжелою мглой,
Он в песнях с измученным братом страдал.
В начале XX в. эпитафия-цитата живым словом литератора спорит с самой смертью: «Понять закон развития вовсе не значит слепо подчиниться ему» (Филиппов М. М., 1903 г., Волковское кладбище); «И все же мы живем и даже хотим жить, будем жить…» (Соловьев (Андреевич) Е. А., 1905 г., Волковское кладбище); «Жить