Рыжий не спешил с ответом, вылизывал языком свою блестящую, с солнечно-золотым отливом, шерсть.
– Я гостей жду, – наконец объявил он предельно вальяжным и даже высокомерным тоном.
– Каких еще гостей?! – завопил Черный кот.
– Не скандаль. Помнишь, заходил как-то ко мне поэт один? Я с ним еще по Саду гулял, Дворец показывал?
– Пушкин, что ли? Так его застрелили давно!
Пушкина оба кота помнили хорошо. В свое время, лет двести назад, им даже довелось познакомиться с его призраком. Случайно, конечно: к Великому Древу принесло паренька-призрака, страшно любопытного и на редкость сообразительного. Коты провели экскурсию. Вернее, все заслуги приписал себе Рыжий брат. А вот Черный, как ни крутился под ногами, как ни пытался попасться гостю на глаза, остался незамеченным. Ух и злился он тогда!
Потом паренек написал стихотворение, ставшее в Зазеркалье очень популярным:
У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый…
Имелся в виду Рыжий Люб. Уж он-то постарался блеснуть ученостью, заболтал поэта, произвел впечатление. Хотя на самом деле следовало читать «Там, в Зазеркалье, дуб зеленый». Но призрак поэта что-то не так запомнил. Или из головы вылетело. Поэты, они такие.
– Нет, – сказал Люб. – Не Пушкин. Другой какой-то.
– Быков? – принялся гадать Черный кот, забыв на минуту о своем голоде. Очень уж он был к поэтам неравнодушен. Сияние у них совершенно особенного вкуса… – Или Орлов?
– Хоть бы и Губерман, – мурлыкнул Рыжий брат. – Я экскурсантам всегда рад… А то какой-то Хрено… и не выговоришь… в общем, поблизости ошивался. Еще тут шастали – тоже язык сломаешь. Странные фамилии у современных поэтов… Не то что раньше – Пушкин! Державин!
Черный еще больше разозлился. Он, понимаешь, с голоду помирает, а этот лентяй о поэзии рассуждает, да еще, видите ли, загадками изъясняться изволит. Ну, держись, решил он.
– Значит, так. Если ты сей же момент не оторвешь свою толстую тушку от этого толстого дуба, я чудовищем обернусь, распугаю твоих поэтиков так, что им твое дерево дурацкое в кошмарах сниться будет. Хрен тебе, а не экскурсанты!
Рыжий забеспокоился. Он, как и брат, любил призраков творческих профессий, особенно поэтов – считал их изысканным деликатесом. А с Черного ведь станется.
– Нелюб, я тебя уважать перестану, – нерешительно сказал Рыжий.
– Да ты меня и так не уважаешь! Плюешь с высокого дуба на мой голод!
– Мы же только вчера охотились, – возразил Рыжий. – На свадьбе гуляли. Или не помнишь?
– Кто гулял, а кто и лапу сосал!
Рыжий смущенно посмотрел на Черного.
– А ведь и верно, – нехотя признал Люб. – Как-то я о тебе не подумал… Увлекся, понимаешь… Правду говорят, не разумеет, ох не разумеет сытый голодного… Ну, прости, брат! Не сердись, уже встаю…
– Сегодня смотри не увлекись! – сверкая