Сафронов облегчённо вздохнул, смахнул с лица пот ладонями и поспешил к двери. Но поручик остановил его резким окриком:
– Стоять, купец! Я тебя никуда не отпустил! Думать ты будешь не дома, а в тюремной камере. У закрытых под замок упрямцев голова становится светлее и мозги ворочаются лучше.
С помощью колокольчика он вызвал конвойного, который вывел в коридор окончательно павшего духом купца.
7
Сумрачно и тихо в молельном доме хлыстов. Пока сестра была чем-то занята на улице, предоставленная самой себе Евдокия решила посвятить время своей душевной «усладе». Поборов терзавшие ее сомнения, она поставила на стол маленькую иконку с образом Николая Чудотворца и трижды перекрестилась.
– Хосподи, прости и помилуй меня, дуру грешную, неразумную, – шепчет она. – Не по своей воле я ушла в общину христоверов, муж настоял, Хосподи. Но в душе я сохранила веру в тебя, Владыка Небесный! Евстигней привёл меня к хлыстам, а сам на фронт ушёл, там и сгинул. А я… Я, истинно православная христианка, вот здесь и осталась. А куда мне деваться, Хосподи? Родители, как от чумной, шарахаются, на порог не пускают и винят меня в том, будто сестру, Марью, я тоже к хлыстам сманила…
Евдокия смотрит на образ как на живого человека, который внимательно слушает её и всё понимает.
– Хосподи, как быть дальше, не знаю я? – зашептала она, вытирая рукавом увлажнившие глаза слёзы. – Будто в болоте сижу по самое горло и выбраться никак не могу. Старец Андрон такие проповеди вещает, аж заслушаешься, но душа… Как ложусь спать, уснуть долго не могу. Всё о тебе думаю, Хосподи!
Прочитав несколько коротких молитв и облегчив таким образом душу, Евдокия неистово крестится, трижды кланяется иконе и убирает её со стола. Она вздрагивает, увидев сестру Марию, стоявшую у порога и смотрящую на неё полным осуждения взглядом.
– Ты опять за своё, Евдоха? – хмуря лоб, сказала Мария. – То в церковь тайком бегаешь, то в избе иконам молишься? Ты что, разве не знаешь, что с тобой станется, ежели старец или богородица застанут тебя за этим непотребным занятием?
– Ты что это, Маша, подсматривать да подслушивать за мной вздумала? – смущённо пролепетала Евдокия.
– Вот ещё, была нужда великая, – беззлобно огрызнулась Мария. – Поговорить с тобой я зашла, вижу, ты поклоны отвешиваешь. Вот стояла и ждала, когда блажь с тебя схлынет. Намолилась, что ли? А если бы не я, а кто-то другой в горницу заглянул?
Она подошла к смущённой сестре и обняла её.
– Евдоха, выбрось всю дурь из головы, – шепчет Мария, поглаживая плачущую Евдокию по голове. – Ты же христоверка теперь, голубка сизокрылая, али запамятовала?
– Нет, помню я, – всхлипнула Евдокия. – Но и от веры православной отречься сил не нахожу.
– А я как-то пообвыкла и веру новую всем сердцем приняла, – вздохнула Мария.
– Ты приняла, а я вот не могу никак, – шмыгая носом, посетовала Евдокия. –