– Мы проповедуем аскетизм и безбрачие, – усмехнулся Андрон, отвечая. – И заповеди наши просты в разумении: хмельного не пейте, плотского греха не творите, не женитесь, а кто женат, как с сестрой, с женой живите; не женимые не женитесь, женимые разженитесь.
– Действительно всё просто, – вздохнул иерей. – А про свальные грехи почему же умалчиваешь? Про оргии развратные почему не говоришь?
Выслушав его, старец выпрямился, будто готовясь к рукопашной схватке, расправил плечи и с блуждающей улыбкой ответил:
– Наговор и напраслина, эдак я называю все худое, что про нас болтают. Злые языки не отрежешь и лживые рты ничем не заткнёшь.
– А голоссалии и пляски греховные вы тоже молитвой называете? – наседал иерей. – И Христа назначаете сами? Это же ересь и страшный грех.
– И «то» тебе, и «сё» не нравится, батюшка, – вздохнул Андрон. – А люди-то к нам на радения, как ты сказал, гуртом бегут. Скучают они на проповедях ваших и, стало быть, в вероучениях сомневаются. А чего пляшем мы на радениях наших, да чтоб радость в души прихожан вселить. Ты Библию почитай, батюшка. Надобно молиться по старинке, как молился царь Давид для спасения душ. А, молясь, он скакал из всей силы перед Господом!
– Это всё от лукавого, – поморщился иерей. – И от секты вашей всё больше бесовщиной попахивает. Нет от вас пользы для людей, нету!
Андрон с откровенностью искреннего убеждения покачал головой.
– Не понимаем мы друг друга, батюшка, чую, что и не поймём, – высказался он, вздыхая. – Какая польза людям про Бога знать и святых, которых он не видит и помощи от них не получает. Люди не познают Бога, не видя Его живым. А вот мы открываем им Бога живого, и они нам благодарны за то.
– Да это же грех великий Господом представляться? – возмутился иерей. – Ты что, не боишься гореть в аду, безумец?
– Ад не для нас, не такие мы! – улыбнулся довольно старец. – Для нас на горе Арарат уготовлены райские пущи. А вот вы, попы, только и думаете, как бы что содрать с живого и с мёртвого. А в Евангелии прямо сказано: что даром получаем, то даром давайте, и ищущему у тебя рубаху отдай и кафтан ему.
Мария Крапивина притаилась в сенях у слегка приоткрытой двери. С замирающим сердцем она внимательно слушала, о чём говорили старец и его гость. В это время с улицы в сени вошла Евдокия. Мария резко обернулась и приложила к губам палец:
– Тс-с-с…
– Эй, ты чего? – удивилась Евдокия.
– Там к старцу батюшка пришёл, – прошептала Мария и снова прикоснулась ухом двери.
– Батюшка? А зачем он здесь? – насторожилась Евдокия.
– Кабы знать, – пожимая плечами, прошептала сестра. – Сидят вон битый час за столом и лясы точат.
– Да? А о чём? – тоже перешла на шёпот Евдокия.
– О Боге и ещё о чём-то, – выпалила Мария. – Я не понимаю, о чём.
– Тогда отойди, дай я послушаю? – предложила Евдокия.
– Что про тебя, думаешь, калякают? – недовольно буркнула, отходя в сторону, Мария.
– Откуда