Помнил Илья, как отправились они к тетке Нюре попариться в бане. Пять километров до соседней деревни прошли пешком по лесу, уморились, а как березовым веничком их отходил теткин муж, как напились они чаю липового, так до позднего вечера сидели частушки пели.
Оставляли Прокопьича с внуком ночевать – не согласился, тогда запрягли лошадь и поехали провожать гостей.
Скрипит телега, глухо стучат копыта по земле, а с лугов душисто пахнет разнотравьем. Ночное небо синее-синее, а впереди – полная луна, да так низко висит, что ещё чуть-чуть и зацепится за ветки, да упадет на землю.
Не забыть такое.
А ещё как-то Прокопьича вместе с соседом, дедом Афанасом, вызвали в военкомат, пенсию назначать, Илья увязался следом. Хоть соседи и ровесниками были, да дед Афанас всё хворым и беспамятным прикидывался, он и в колхозе-то пастухом еле-еле работал.
– Сколько, дедушка, Вам лет? – спрашивали Афанаса в военкомате.
– А кто ж их считать-то будет? Помню только, что на Николу Зимнего родился, а там уж много годов прошло.
– Дедушка, а Вам сколько? – теперь уже Прокопьичу вопрос.
– Так с 1893 года я. Ещё в первую мировую воевал, а на последнюю войну не пустили, сказали, что старый уже.
Да так бодро Илюшин дед вел беседу, что Афанасу, как немощному, пенсию назначили, а Прокопьичу велели трудиться в колхозе, мол, дед при полной силе ещё.
Это уже потом Шурочка мчалась в районный центр, чтобы затребовать пенсию свекру: «Человеку семьдесят лет, а вы его работать заставляете!» – возмущалась мать Илюши.
Как-то уже под зиму загрустил дед, вечером позвал к себе внука и говорит: «Помнишь, березку-то? Вот… Помни…».
На следующий день Прокопьича не стало.
Глава 7
Как умер родной отец, Шурочка не помнила, а вот когда не стало Степана Прокопьевича, то будто кусок сердца отрезали и похоронили. Рана со временем превратилась в рубец, но меньше от этого не стала.
Горевать же времени не было. Гриша пошел работать в соседний поселок на завод, смена длилась с трех дня до полуночи, обратно домой – шесть километров пешком, поэтому чаще всего ночевал в общежитии, в деревню приходил только на выходные. Хозяйством Шурочка занималась одна.
Встанет в 4 утра, может, к 10 вечера только приляжет. А что, как проснулась – бегом колхозных коров доить, а дома уже своя скотина ждет, тут же печь топить надо, детям приготовить и постирать.
Непростое это занятие – в чистоте себя содержать. Сначала воды из колодца наносишь, потом бельё в корыте замочишь и руками перетрешь, а там на речку везешь – полоскать; и так в любое время года.
Само собой, с весны огородные дела добавлялись: вскопать, посадить, прополоть, собрать урожай и убрать на хранение. Зимой тоже не до отдыха: из овечьей шерсти нитки напрясть, навязать семье теплой одежды; из утиного пуха наделать подушек.
Ближе к вечеру снова на дойку в колхоз, а потом