Годелот уже готов был сказать что-то, но осекся. Пеппо, похоже, не ждал ответных слов. Он все так же стоял лицом к окну, только тень легла на высокий смуглый лоб. А может, просто бабочка скользнула в углу перед лучиной.
– Вот, оказывается, что у тебя за камень на душе, – вдруг проговорил шотландец.
Плечи Пеппо вздрогнули, словно от сквозняка:
– Отстань, – пробормотал он, отворачиваясь, – нашелся исповедник…
Но шотландец покачал головой, озадаченно хмурясь.
– Ты винишь себя. Винишь в смерти матери. И все только из-за этой детской безобидной мечты. – Годелот знал, что пора прикусить язык, но это нелепое, несуразное открытие отчего-то потрясло его. – Ты сам назначил себе испытание, а теперь грызешь себя за то, что не справился. Но, Пеппо…
– Хватит! – рявкнул вдруг тетивщик, и кирасир заметил, что губы его мелко дрожат, – отстань, не твоя печаль! И вообще… не обо мне речь! Так, к слову сболтнул, чего вцепляешься, будто репей?!
– А ты чуть что, так в иглы! – огрызнулся в ответ Годелот. Он не собирался затевать свару, но ощерившийся Пеппо почему-то всколыхнул в нем беспричинную злость. – С тобой – ровно на допросе, не то слово ляпнуть грех.
– Да говори, что на ум взбредет! Я всего-то прошу в душу не лезть! За что я себя виню – за то сам и отвечу! А ты мне кто такой, чтоб вот так, запросто руку в самое нутро совать и струпья выискивать? Никто, слышишь? Никто, черт бы тебя подрал!!! Чего ты вообще ко мне пристал?!! – в своем внезапном бешенстве Пеппо уже забыл, что сам ткнул себе в больное место. А Годелот вдруг попятился, будто тетивщик плюнул в него горящей смолой.
«Ты мне никто…". Эта фраза занозой впилась в мозг, захлестывая шотландца неожиданной жгучей обидой.
– В душу? – прошипел он, – в ту бочку уксуса, что у тебя вместо души, себе дороже соваться. Только вот что я тебе скажу – зря мать на тебя столько лет убила! То ли не тому учила, то ли не так, то ли овчинка для выделки не сгодилась!
Пеппо хрипло вдохнул, бледнея:
– Заткнись! – прорычал он, – моя мать была святой, и не тебе ее судить!!!
Но Годелот не мог остановиться. Усталость и отчаяние сплелись в душную ярость, мутным потоком несшую его вперед мимо скользких берегов самообладания.
– Значит, ни черта ты из ее уроков не понял, слышишь?!! Она напрасно посвятила тебе жизнь, неблагодарная ты ядовитая сволочь!!! Что ты сделал, стоило ей уйти? Ты ощетинился, будто дикобраз, отгородился от всех шипами в палец длиной, а только подступишься к тебе на шаг да разглядишь в тебе человеческое зерно – тут же жалишь, не дав себе труда на миг задуматься, заслуживаю ли я твоих укусов!
Годелот сорвался на крик, кровь жарко хлынула в лицо. Он швырял в Пеппо резкие слова, словно