Ты прав, старик: надменный ненавистен.
Лишь ласковый имеет дар пленять.
Он без труда друзей приобретает.
Не то же ли среди богов, что здесь?..
Раз их закон мы, смертные, приемлем…
С богинею зачем же ты так горд?
С какой? Смотри – уста на грех наводят.
С Кипридою, хранящей твой порог.
Я чту ее, но издали, как чистый.
Особенно все люди чтут ее.
Бог, дивный лишь во мраке, мне не мил.
Дитя, воздай богам, что боги любят.
Кому один, кому другой милее,
И из богов, и меж людей, старик.
Умен ты, да… Дай бог, чтоб был и счастлив.
Свободны вы, товарищи! В дому
Нам полный стол отраден после ловли,
Подумайте ж о пище – а потом
Вы кобылиц почистите. Вкусивши
Отрадных яств – я их запречь велю,
Ристалищу свободно отдаваясь.
Вам много радостей с Кипридою, старик!
Ипполит и охотники уходят.
(перед статуей Афродиты)
Нет, с юных мы примера брать не будем,
Коль мыслят так.
С молитвою к тебе я обращаюсь,
Владычица Киприда. Снизойди
Ты к юности с ее кичливым сердцем
И дерзкие слова ее забудь:
Нас не на то ль вы, боги, и мудрее?
Уходят.
Парод
На орхестру вступает хор трезенских женщин.
Холодна, и чиста, и светла
От волны океана скала,
Там поток, убегая с вершины,
И купает и поит кувшины.
Там сверкавшие покровы
Раным-рано дева мыла,
На хребет скалы суровой,
Что лучами опалило
Колесницы дня багровой,
Расстилая, их сушила:
О царице вестью новой
Нас она остановила.
Ложу скорби судьбой отдана,
Больше солнца не видит она,
И ланиты с косой золотою
За кисейною прячет фатою.
Третий день уж наступает,
Но губам еще царица
Не дала и раствориться,
От Деметры дивной брашна,
Все неведомой томится
Мукой, бедная, и страшный
Все Аид ей, верно, снится.
Что нам думать? Уж не Пана ль
Гнев тебя безумит, Федра?
Иль Гекаты? Иль священных
Корибантов[7]? Иль самой
Матери, царицы гор?
Мнится, верней: Артемиду,
Лова владычицу, жертвой
Ты обошла нерадиво:
Властвует над побережьем,
И над пучиною моря
И