Они проснулись. Стоящий на страже в половине седьмого утра растолкал их. Рассвет был ясный, прозрачный, без единой капли тумана. Покрыв себя талесами и надев тфилин, они благословили утро, разрозненно, без особого желания и без особой точности.
Скорбь ощущалась в их молитвах. Были бы они в своих домах и селах, в Хазарии, собрали бы белых и чистых голубей и надели бы им на шеи черные ленточки. Но здесь, во время странствия, в пустыне, не было никаких церемоний траура. Да и захоронение было не по религиозным законам, без песнопений и величаний – из страха перед Богом – смерти.
Березовая роща в двухстах метрах от них дала им ветви – соорудить с помощью частей разобранных огромных носилок легкие тачки, которые можно было волочь по земле. Ведь носилки им уже больше не были нужны: дети и больная женщина исчезли.
Господи, больше их нет.
Они оглянулись на ручей, прежде, чем двинуться дальше, пытаясь разгадать случившееся. Он спокойно струился, чуть шелестя. Они положили на носилки все вещи и двинулись к березовой роще, извлекли топоры и пустили их в работу.
Разобрали носилки, часть хороших бревен прислонили к деревьям. Может, увидит кто, и возьмет их в свою пользу. Жаль их бросать в траве, оставить гнить под снегом.
Груз был быстро распределен между ними, и шест от флага торчал за спиной одного из парней, и флаги с изображением зерновых колосьев и белой звезды весело развевались вопреки скорбному настроению.
«Пошли», – сказал один из мужчин, более молодых, и слова его звучали в ритме мелодии, – «быстрей, уже утро проходит, а нам еще путь в сто верст. Быстрота продвиженья и натиск…»
«Десять!» – откликнулись громко все остальные боевым кличем хазарского войска, и начали быстрое движение, почти бег.
Зима была влажной, покрытой густыми сорняками и зарослями, иногда почти болотом, местами лиственными деревьями, без единой тропы. Но даже между деревьями они почти летели, подбадривая себя, четкими движениями, пробиваясь сквозь заслоняющие дорогу ветви, распугивая оленей и зайцев, поднимая в небо кукушек и ворон.
В обед сделали привал под высокими прямыми соснами. Поели сухую и холодную пищу, а не варенную, которая расслабляет. Жевали сушеную рыбу и соленые огурцы, огорченные, что нет ни пива, ни кофе, ни хотя бы чаю, и в желудках изжога, которую никакой напиток не успокоит, как и боль от потери детей и гибели женщин.
Исчезло чувство успеха, который сопутствовал им в начале странствия месяц назад, когда они легко добрались до цели и вышли в обратный путь с детьми и обмененными пленницами. Все потеряно и нет выхода. В голове одного из них, Давида, вертелась песенка, которую напевал его отец: «Мудрец, пред тем, как встать над краем бездны, готов к тому, чтоб выход отыскать». Но чего стоят эти слова сейчас, эта отеческая мудрость? Каким образом выбраться из бездны? Нет выхода. Насколько чудесным было чувство до сих пор, и вот же, исчезло. Успехов становится все меньше. Так вот постареют и обнаружат, что часть из них проживают в отчаянии, в ощущении неудач,