В детстве Боб был особенным ребенком. Его особенность заключалась в том, что он любил молочные пенки. В детском садике во время полдника детям давали кипяченое молоко, подернутое сморщенной пенкой. Первую непорочность со стакана снимал Боб. Он незаметно от воспитательницы, которая всегда вела женские разговоры по телефону, обегал столики, двумя пальцами залезал в чужой стакан и, к неописуемому удовольствию других детей – противников пенок, очищал молоко от скверны. Когда Боб подрос и посещал старшую группу садика, его коллеги по играм сами подносили к нему стаканы с молоком, и Боб с удовольствием поглощал пенки.
Любовь к еде привилась к Бобу с детства, а вместе с ней потихоньку крошка к крошке, пенка к пенке, грамм к грамму привился центнер веса с гаком. Гак не был постоянной величиной и колебался от настроения. Нельзя сказать, что Боб ощущал тягу к еде, скорее наоборот, еда сама искала его и никогда не заставала врасплох. Боб был всеяден. Десять свиных сосисочек вполне могли заморить червячка и служить хорошим подспорьем в промежутках между ланчами.
Большинство неуравновешенных озабоченных политиков в период предвыборной кампании сулят много обещаний. В зависимости от региона процветания, посулы носят конкретный характер: каждому по миске риса, белой булке и велосипеду; до более глобальных и абстрактных: каждому квартиру, машину и чистую экологию. Списки «каждых» держатся в секрете, а в быту процветают девизы: броские, краткие, на злобу дня с учетом местных условий и вычетом негативных явлений. «Я выполнил норму! А ты?», «Собирай макулатуру – сохрани дерево!»
Как у большинства нормальных средних людей девиза у Боба не было, но его организм всегда находился в борьбе. До обеда он боролся с голодом, а после обеда со сном. Вся жизнь в борьбе. Если бы Боб придерживался строгих диетических правил, то наверняка выбрал бы своим лозунгом такой: «Лучше переесть, чем недоспать!»
Боб любил все мероприятия, которые повышали аппетит, кроме тех, где соблюдался этикет с дозированным голоданием. После застольных условностей могучий организм Боба истощался и жаждал утоления внутреннего томления. Хрупкая фарфоровая чашечка кофе в неповоротливых пальцах Боба казалась насмешкой над природой. Женщины на интимных вечеринках великодушно подкладывали кусочки бифштекса и гарнира на тарелку Боба, как редкостному животному, желая вызвать какую-нибудь эмоцию: виляние хвостом, гавканье, урчание или встретить преданный стерегущий взгляд. Боб отвечал на знаки внимания громким чавканьем и добродушно улыбался содержимому тарелки.
Боб жил один. Он все делал медленно и ничего до конца не доделывал. Рукав рубашки оставался не достиранным, картофель летел в кастрюлю не дочищенным, уборка комнаты останавливалась на половине, если вообще она когда-то