Иногда мне кажется, что на меня давит сам воздух, сама атмосфера… ранят нехорошие поступки других людей, даже незнакомых, даже живших много-много лет назад.
Истории инквизиции причиняют мне ничуть не меньшую боль, чем произнесенное безразличным голосом признание о замученном голодом безобидном домашнем коте.
«В 2002 году Папа Иоанн Павел II извинился за казни, осуществленные святой инквизицией, и объявил, что Церковь раскаивается за “действия, продиктованные нетерпимостью, и жестокость в служении вере”».
Я совершенно не переношу издевательств над слабыми существами, особенно стариками и животными.
Время от времени я чувствую себя существом без кожи. Царевной лягушкой, с которой содрали лягушачью шкурку в ожидании чудес…
«Каждый человек… который не приемлет условий жизни, продает душу». Я принципиально не делаю того, что мне не нравится, не дружу и не общаюсь с неинтересными и пустыми людьми, но этого недостаточно. Мой ад значительно ближе, чем это можно себе представить, и он ждет. Один шаг, малодушный поступок, потворство лени или болезни – и…
Бездна – это не равнодушное нечто – это серый, притаившийся в засаде хищник, хищник, который неотрывно смотрит на меня, с неподдельным гастрономическим интересом измеряя, взвешивая и прикидывая, какова я на вкус.
Мой ад – моя личная бездна всегда со мной, что бы ни случилось. Я знаю, что уйдут друзья и любимые, а это…
Никто не вычерпает дождь,
не досмотрит этого мира.
Ирина Малярова
Я выросла в любви, Все это замечают, И в нежности к друзьям, И в нежности к цветам. Поскольку мать моя Во мне души не чаяла — Чего желаю вам, Чего желаю вам. …И птаха на окне, И кошка на коленях. Вот жаль, нет малыша. Кому долги отдать. Я выросла в любви. Не в роскоши, не в лени. На свете шла война. Меня хранила мать.
Сгорбленная, сухонькая старушка в черном мешковатом пальто семенила по Невскому проспекту, поминутно что-то шепча себе под нос. Она спешила, она ужасно спешила, чтобы как можно быстрее покинуть этот слишком людный отрезок пути, спрятаться, скрыться, исчезнуть. Давление толпы ощущалось кожей, больными ногами, потребностью остаться одной. И тогда уже…
Последнее время поэтесса Ирина Малярова писала много, очень много, порой не успевая донести новую строчку до бумаги, иногда специально задерживая роды нового сонета. Писать при всех – это как рожать при всех. Раньше, когда была молодой и глупой, не столь чувствительной, не столь утонченной, а может быть, не столь ветхой… возможно… но только не теперь…
«Она всегда сочиняла