– Все? – спросил подполковник, интуитивно угадывая, что продолжения разговора не будет. Они еще никуда не уехали, а он уже устал от нее, от ее откровенных шуток, подчас бесстыдных подковырок. Бесстыдных – это для Ухорской определение, но не для него. С одной стороны, конечно, неплохо находиться в компании с откровенно раскованной, не связанной комплексами женщиной. Не быть обязанным предложить ей лечь в постель; на это Ухорская открыто и заливисто рассмеется своим чарующим, хрипловатым, слегка гортанным и немножечко порочным смехом. И не ляжет с ним ни поверх одеяла, ни поверх простыни, ни поверх клеенки на кухонном столе. Но однажды утром он увидит ее немного усталое лицо, припухшие губы. И в груди родится глупая неоправданная ревность: когда и с кем она успела переспать? Анатолий видел себя со стороны – обманутого по-честному, слышал свой голос: «Я понял, чем пахнут твои духи. Они пахнут свободой». И он добавляет про себя: раскованностью, волей, независимостью.
Она счастлива по-своему, размышлял об Ухорской тридцатипятилетний подполковник так, как если бы на его плечах сияли по меньшей мере три генеральских звезды. Но все равно было бы неплохо положить в медленном танце руки на ее талию, чувствовать ее бедра, грудь – даже если потом ничего не произойдет.
– Фантазия, – по слогам произнес Холстов. И еще раз чуть громче: – Фантазия.
– Что? – спросила жена, появляясь из комнаты.
– Фантазия это все, говорю. Сколько ни говори «халва», все равно во рту слаще не станет.
В самолете, угостившись дармовым шампанским, Ухорская спросила:
– Чего нос повесил?
– Да так…
– Не хочешь говорить?
– Язык я подзабыл, – неожиданно сообщил Холстов, конечно, лукавя. Дания и Германия – это его сектора ответственности. Полина на немецком говорила без акцента, а датский входил в германскую группу языков.
– Хочешь, я тебя обучу? – спросила Ухорская. – Методом гестапо. – Она, насколько позволяло кресло, отстранилась и с прищуром оглядела попутчика. – Об Альбаце думаешь?
– Да пошел он! – внезапно взорвался подполковник.
И все. До приземления в аэропорту Копенгагена они не проронили ни слова. Вряд ли Ухорская думала о своем попутчике. Может, о платьях в багажной сумке, о духах, пахнущих свободой и независимостью? Или о том, что давно хотела написать рапорт и перевестись в «институт» информации, где без особой головной боли можно изучать открытые источники: прессу, радио, телевидение. Или о предстоящей работе? Да, работа как-то незаметно отошла на второй план. Наверное, потому, что вот сейчас не виделась такой интересной. Поначалу проявилось любопытство, которое вызвало восклицание «Ух ты!» у Ухорской и изумленный присвист у Антона Лекарева. А сейчас все укладывалось в лаконичную несдержанность Холстова: «Да пошел он!»
Глава 3
ИНИЦИАТОРЫ ВЗРЫВА
9
Дания, 9 декабря
Лопата