– Конечно, пахла. И тоже пьяным запахом, только не каким-то одним ягодным, а целым разнообразным букетом, – согласился Илюха. – Ну так что, повторим неповторимое? Попробуем? Рискнем? Ведь нам было невозможно хорошо в ту ночь. Особенно тебе!
– Да, – согласилась Аня все еще в раздумье, но теперь в романтическом раздумье, в предвкушающем. – Если все было так, как ты говоришь, то надо бы повторить. А то обидно, что я все время пьяная была и не помню ничего. Много на меня тогда воды ушло?
– Да нет, нормально, как полагается. Кто ж воду считает? – снисходительно улыбнулся в телефон Илюха. – Так чего, ты ко мне приедешь или я к тебе?
– Приезжай лучше ты. Давай завтра, – пригласила Аня, а потом опять задумалась: – Только я тебя почти не помню совсем.
– Это даже хорошо, – согласился Илюха. – Как будто все заново будет, в первый раз, все сначала. Так мы с тобой вдвоем и обманем время. Представляешь, никому не удавалось, а мы обманем. И повернем его вспять.
И Аня согласилась и продиктовала адрес.
А потом, как только они закончили разговор, Илюха обернул к нам свою крайне довольную физиономию, глаза на которой просто не могли остановиться и все излучали и излучали искрящуюся люминесценцию.
– Ну как, – сказал он победоносно, – убедились? Принимаете теперь мою теорию? Вот Аня – живое ее доказательство. Не понравилось ей со мной шибко, вот и вычеркнула она меня из своей памяти. Да так, что даже вспомнить побоялась, как я ни старался ей напомнить. Она даже поначалу…
Он все говорил и говорил, Инфант все слушал и слушал, а я все смеялся и смеялся, но пока лишь про себя. Впрочем, я намеревался скоро вынести свой смех на поверхность.
– Непонятно… – в результате тяжело выдохнул Инфант и впервые за вечер приподнял на нас свои тоже тяжелые вопросительные глаза. Чтобы мы, наконец, смогли заглянуть в них, так как они, как известно, зеркало души. И мы, конечно, заглянули.
Что сказать… Разочарованная у Инфанта оказалась душа, во всяком случае, со стороны глаз. Разочарованная, опустошенная, не верящая никому и ничему. Одним словом, вполне нигилистическая душа. Можно было, конечно, попытаться разобраться в ней – но зачем?
– Непонятно, – задумался вслух Инфант, – почему она решила с тобой снова, того… завтра… еще раз… если ты был ей так противен? – Он опять задумался. – До омерзения противен… – А потом задумался еще. – До тошноты, до рвотного рефлекса, до родовых спазмов, до эпилептического удара, до…
Видимо, он долго хотел перечислять, нагнетая метафору, но Илюха его притормозил.
– Хорошо, Инфантик, – сказал он по-доброму, – не возбуждайся, вопрос твой принят. Дотерпи до ответа.
И Инфант хоть с трудом, но дотерпел.
– Ты чего не понимаешь? Это же и ежу ясно: я настолько ей не пришелся тогда, что она меня начисто из своей памяти вычеркнула, даже следа не оставила. Именно в соответствии с моей теорией. Настолько не оставила, что теперь можно заново попробовать.