(И если уж говорить про те времена, когда существовали распивочные, и рушащийся, рассыпающийся особняк Державина не был музеем, и ненужные, ничтожные сочинители глядели гениями, а их кураторы – орлами, и вся мелкая шушера представлялась себе и другим чем-то значительным и крупным, разве же смел я тогда подумать, что живу в хорошее время.)
Как я его выследил? Если вы интересуетесь технической стороной дела, товарищ майор, то это было не сложно. Он ходит не оглядываясь одним маршрутом: человек привычки и немалой наглости. Если вопрос в том, как мне вообще пришло в голову шпионить, за ним или за кем-либо ещё, – ну что ж, разные люди по-разному заполняют последние бессмысленные годы. «Мои досуги»: можно писать опыты в стихах и прозе, а можно выслеживать странных молодых людей, напомнивших о прошлом. Это вопрос предпочтений.
Одно время, пока отчаянье и злоба ещё кипели, я планировал написать мемуары – всё обо всех. Но фигуранты стали умирать один за другим – ничего не поняв, ни в чём не раскаявшись, – и с каждыми похоронами эта ядовитая затея теряла в привлекательности: не детям же и внукам мстить, не тому десятку читателей, которых возможно наскрести на кафедрах и аспирантских семинарах.
Никто мне не сказал, что жизнь окажется такой невыносимо долгой. Не предупредили. Да и кто мог предупредить, хотя бы личным примером? Мне казалось, что, когда человека оставляют последние силы, он как-то сам собой, тихо и спокойно умирает. Out, out brief candle! (Out, out brief candle на русский как ни переводи, всё выходит догорай, моя лучина.)
Деньги на предприятие я взял из гробовых. Мне не нужен ни хороший гроб, ни памятник, пусть хоть за ногу да в канаву. Дочь и внучку это неприятно удивит, но, полагаю, самую бюджетную кремацию они без труда осилят, тем более что им остаётся моя какая-никакая каморка. Про имущество не упоминаю за его незначительностью. Одна ложка, одна чашка… казарменный покой. Чистый лоснится пол, стеклянные чаши блистают… Гм. Уместнее будет сказать кончен пир, умолкли хоры. Поверите ли, товарищ майор, у меня и книг осталось на полторы полки, и большей частью не моё, а приблудное с помоек… иногда просто не могу пройти, сердце вдруг вспоминает, что оно во мне ещё есть.
Толстый коварный молодой человек. Я его выследил. У него был свой офис во дворе дома на Фонтанке, рядом с музеем Державина.
(Да, я оставил мысль о мемуарах – псогос, знаете, на манер «Тайной истории» Прокопия Кесарийского. Потому хотя бы, что Прокопий Кесарийский писал об императоре Юстиниане, его жестокой, блестящей, распутной жене, министрах-душегубах и Велисарии, а мне бы пришлось называть имена, которые даже мне самому мало что говорят. Хула на Борю, Гарика и Юрия Андреевича!
Юрий Андреевич, кстати, мне всегда нравился. Он спятил, как и все мы.)
Я осмотрел двор, посидел на лавочке. Перед лавочкой – газон, за газоном – граффити на стене. (Кишка тонка для настоящего бандитизма, вот и пачкают стены.) Никаких следов восемьдесят