– Да, бабуля, – тут же подхватил продавец, – давайте уже либо корыто, грабли покупайте, либо вон за овощами отовариваться, – прищурив глаза и опустив уголки рта вниз, произнес он, указывая нам на прилавки с продуктами.
– Мне действительно не хотелось бы вас тревожить, но кому вы продали кровать? – стойко продолжала она.
– Парочка приходила молодая, им и продал, – пытаясь общаться с другими покупателями, кинул он.
– А где живут, как звать?
Тут мужчина повесил голову, сжал губы и глубоко вздохнул. Он посмотрел на бабушку уставшими глазами и монотонно произнес, желая поставить на этом диалоге окончательную точку:
– Живут где-то недалеко от рынка в своем двухэтажном доме. Угостили меня мешком слив, обронив, что весь сад ими усеян. Больше я, видит Бог, ничего не знаю, – театрально приложив ладонь к груди, закончил мужчина.
Бабушка молча развернулась и провела торцом ладони по своим губам. Этот жест красочно показал ее сосредоточенное раздумье над нашими дальнейшими действиями, в которое она довольно надолго мысленно погрузилась. Сосед купил недостающее колесо уже у другого мастера, и привязал его позади коляски к своему мотоциклу.
– Володь, надо разыскать эту парочку с кроватью, – произнесла она, наконец.
– Валь, на кой тебе та кровать? – достаточно холодно, но все же с ноткой возмущения, спросил тот.
– Послушала б я, как ты заговорить, если б посчастливилось тебе поспать на том «чертовом колесе», – с ухмылкой произнесла она и похлопала соседа по плечу, забираясь на мотоцикл.
Дядя Володя многозначительно закачал головой и, заведя мотор, тронулся в сторону деревни. Он подбросил нас до дома, и мы погрузились в свой обычный день. Бабушка что-то пекла, я убирала дом, а дедушка стучал молотком на веранде. В перерывах между уборкой я то и дело подбегала к своему блокноту и делала пометки, стараясь записывать все: каждую мелочь, каждую эмоцию, даже самую неприятную мне. Бабушка хвалила меня за такое отношение к делу, но в то же время посмеивалась над моей щепетильностью.
– Ты стыдилась меня на базаре. Почему? – вдруг послышался ее голос.
– Нет, я не стыдилась… – замешкалась я, потому что на самом деле стыдилась.
– Разве тебе стыдно, что твоя бабушка свободна от мнения людей?
– Что? – не сразу словила я. Мне было стыдно не за ее свободу, а за ее бестактность, но я не могла сказать ей это в лицо.
– Я свободна от страха быть неправильно понятой. Это совсем не от того, что мне нравиться докучать людям. Это лишь оттого, что я преследую другие цели. Есть вещи поважнее, чем нравиться всем и вся, понимаешь? Однажды попробовав быть свободой от мысли, что ты докучаешь кому-то, ты уже никогда не сможешь быть скованной этой цепью. Она связывает нас по рукам и ногам, мы хотели бы сказать –