– А у вас тут что? – спросил он, заметно приободрившись в компании.
Вместо ответа Головач осветил фонарем послание на двери, – и, пока Пупс его изучал, размышлял: а что от них сейчас ждут? Что зайдут в избушку? Или что отправятся к машине и станут заводить «с толкача»? Надо, обязательно надо сделать что-то неожиданное, непредсказуемое. Да вот только попробуй придумать неожиданный ход, когда вся игровая доска – три или четыре клетки.
– Ширево варганят, факт, – безапелляционно заявил Пупс, причем нотки волнения окончательно исчезли из его голоса. – Не тут, а то бы в хату не звали… Землянка где-то рядом или сараюшка, с замками, при всех делах.
Свои слова он сопроводил жестом, махнув в сторону заднего фасада избушки, – показал местоположение гипотетической землянки или сараюшки. И тотчас же, словно в ответ, оттуда, с задов огороженной кольями территории, донесся звук.
Природу его Головач не опознал. Не смог бы даже сказать с уверенностью, принадлежит ли звук живому существу или нет. Нечто вроде бульканья пополам с чавканьем – больше всего они походили на звучание вантуза, с силой прижатого к отверстию засорившегося стока. Но лишь походили, сходство было относительное.
– Ч-что это? – В голосе Пупса вновь зазвучала тревога, он вообще легко впадал в панику и столь же легко из нее выходил.
Головач вопрос проигнорировал, а Колюня неожиданно, впервые за эту ночь, проявил инициативу. Занес биту над головой и решительно пошагал вокруг избушки. Подельники поневоле двинулись следом, – что бы там ни звучало, проверять лучше втроем, не разделяясь.
– Хренасе… – произнес Пупс. – Муляжи, небось? Точно… Больно чистые и белые.
Колья ограды здесь украшали черепа. Человеческие. Семь штук, зачем-то сосчитал Головач. И он сильно сомневался, что это муляжи. Черный юмор «черных копателей», – попытался сам себе объяснить увиденное. Забирают в ходе раскопок не только старое оружие и детали амуниции, но и черепа бывших владельцев, – и сюда, на колья.
Объяснение было логичным и здравым, но Головач в него не поверил.
Колюня на черепушки не отвлекался, – не опуская биту, пялился по сторонам, пытаясь высмотреть в лунном свете источник звука. А Пупс уверился в своей версии о пластиковых муляжах и заявил:
– Один домой возьму. Свечку сверху прилеплю, клево будет.
Он привстал на цыпочки, попытался дотянуться до черепа. Роста чуть-чуть не хватило, Пупс легонько подпрыгнул, зацепил-таки пальцами нижнюю челюсть, – и вдруг пронзительно завопил.
Картина отдавала сюрреализмом – Пупс отчаянно лупил по земле белым шаром, ни в какую не желавшим отлипать от его пальцев. Саунд-трек соответствовал: бессвязные матюки перемежались со стонами, более напоминавшими вой попавшего в капкан зверя.
Головач понимал, что мышц на костях не осталось и кусаться черепа не способны, что Пупс сам каждым ударом о землю заставляет сильнее сжиматься зубы, что всего-то надо успокоиться и потянуть