Про дамский контингент не уверена за отсутствием статистики, но многие меняют свой стиль жизни, меняют себя так кардинально, что остаётся только с открытым от удивления ртом тихо наблюдать за произошедшими метаморфозами. Одни начинают развивать свои творческие способности, да так, что диву даешься от созданного их талантливыми руками. Другие, просто стряхнув с себя пыль времен, почистив пёрышки и переодевшись во всё новое, начинают блистать для всех окружающих.
Но встречаются люди, которые меняют меня. Тихо, незаметно и, к счастью, безвозвратно! Спасибо вам всем! За теплые слова поздравлений, за поддержку в трудные минуты! Спасибо за то, что вы есть!»
«Пожалуйста! Тебе… И для тебя… Всегда…», – тихонько, так чтобы услышать смогла только она, прошептал я, и вдруг на какие-то пару секунд чуть слышно, но отчетливо различимо откуда-то издалека, сопровождаемое скрипом иглы по бороздкам виниловой грампластинки, зазвучало не признающее никакого возраста ровно, как и мы с ней, «Бесаме…»:
«Бесаме, бесаме мучо
Комо си фуэра эста ноче ла ультима вес
Бесаме, бесаме мучо
Ке тенго мьедо пердерте, пердерте деспуэс»…
Играя в классики (Феназепамовые хроники)
Посвящается памяти Быкова Ильи Геннадьевича (1975—2008 RIP)
Не могу точно сказать, почему всё нижеописанное (какое же всё-таки глупое и неотвратимое слово) я назвал таким образом, равно как и не могу сказать, дойду ли я в своём описании до конца этой игры. Игры с правилами, постоянно ускользающими и меняющимися в момент, когда кажется, что ты точно знаешь только одно – этой ночью за тебя, хочешь ты того или нет, вечный, испокон времен установившийся порядок сделает очередной ход.
Прыжок из вечности на «11»
По сути дела, я вступил в эту игру чуть позже того, как оказался на этом наглухо ограниченном числом «11» поле. Сейчас я вижу даже что-то символическое в том, что игра началась именно с него – «11», «1» и «1», «1» на «1», «50/50». Шансы на успех, равно как и на неудачу, достаточно равны.
Как я уже успел сказать, всё началось не сразу. Сначала была вечность. С присущими ей некоторой серостью и безразличием, которые должны, как мне казалось, и как это было всегда, смениться если не счастьем, то хотя бы смутным предположением его.
Я плавал в этой вечности, ожидая того, что послужило бы ниточкой к тому волшебному переходу из безумия в бездумие, которая бы вытянула из моей повсеутренней нетерпимости к себе, саморазрушительной и всеразрушающей по своей природе. Но вскоре, по прошествии некоторого времени, внезапно начал замечать какую-то неестественность происходящего. Что-то внутри меня мне же и говорило о внезапной перемене его особенности, будто кто-то или что-то вдруг, ни с того ни с сего, перелистнуло (как мне тогда показалось) страницу читаемой мной книги, и сюжет её, её герои, впрочем, как и всё вокруг меня, нарушилось. Всё внезапно встало