Опомнившись, Хазрет кинулся следом, еще ничего не понимая, но сообразив, что лекарь знает больше. Тот же, замерев перед стеной, произнес что-то на незнакомом джандару языке. И, судя по тону, была это отнюдь не молитва, разве что Владыке Преисподней. Не удовлетворившись сказанным, лекарь от души пнул саманную стену ногой и выдохнул:
– Ушел, тварь паскудная!
– Кто?
Не ответив, чужак развернулся и быстрым шагом устремился к крыльцу. Хазрет, холодея, рванул следом. В доме переждавшие нежданную бурю хозяева зажигали огни, хлопотали, собирая снадобья и ткань для перевязки. Во имя всех богов! Едва поспевая за целителем, летевшим, как от собственной смерти, Хазрет промчался через пару пустых покоев, прыгая через ступеньку, зашвырнул себя на второй этаж. А там, уже вломившись всем телом в полуприкрытую дверь, осознал, что это вовсе не спальня наиба. Хотя Ансар ир-Дауд вот он, живой и невредимый. Хазрет со свистом втянул воздух, обмирая от запоздалого облегчения. Лекарь же, не обращая внимания на джандара и самого наиба, лежащего на низком диване, откинул кисейный занавес, глянул на пустую кровать.
– Где Надир?
Наместник, бледнея от боли, приподнялся и тут же рухнул обратно, сдавленным голосом поинтересовавшись:
– Что случилось, Хазрет?
Вопросом лекаря он, конечно, пренебрег, но тот неожиданно властно перебил открывшего было рот джандара.
– Что бы ни случилось, оно уже закончилось. Где ваш племянник, светлейший?
– А тебе какое…
Ансар осекся. Миндалевидные зеленые глаза, чуть постаревшая копия глаз Надира ир-Дауда, расширились.
– Он… Он внизу…
– Тридцать три преисподних!
Лекарь сорвал кисейный полог с окна и оглядел двор сверху.
– Давно ушел?
– Сразу. Как услышал шум. Да что же, демон всех вас побери, здесь происходит?! Кто посмел напасть?!
– Сам бы хотел знать, – бросил целитель, выпрыгивая в окно.
Хазрет только хмыкнул, уже ничему не удивляясь.
* * *
Наргис рывком села на постели. Во сне она падала, падала, падала в бездонную тьму, беззвучно крича и умирая от слепого ужаса. И уже почти умерла, но проснулась, выдернутая из забытья острой болью.
Обливаясь потом, она скинула покрывало, и так сползшее с плеч на колени, прижала ладонь к груди. Боль разливалась внутри, как вязкое темное земляное масло, которым заправляют светильники, медленно и заполняя каждую свободную частичку пространства. Наргис закашлялась, с усилием вдыхая воздух – показалось, что боль отступила. Но тут же снова вернулась, став резкой и безжалостной. Что это? Она… умирает? Вот так глупо, совсем молодой и здоровой? Яд? Проклятье? Темные джинны, пьющие жизнь?
Упав на подушки, Наргис билась