– Откуда такая уверенность? – скептически спросил Томас.
– Я не сомневался. Но даже если я ошибся или тот человек использовал какие-то хитрости, все равно правда открылась, и отцу пришлось это признать. Им обоим пришлось.
– Значит, ты поспешил домой из-за того, что увидел, – подвел итог Томас. – А как отреагировал на это кардинал?
– Я не открыл ему правды. Сказал, что моя жена после смерти отца помутилась рассудком и я очень беспокоюсь за нее. Кардинал проявил понимание и благословил на отъезд. Не думаю, что он затаил на меня обиду.
Эдвард уткнулся лицом в ладони. Некоторое время все молчали.
– И что ты теперь будешь делать? – робко спросила Джейн.
– Если Кэтрин примет обет, ты легко добьешься аннулирования брака и сможешь жениться снова, – сказал Энтони.
– Думаешь, мне этого захочется? – с горечью спросил Эдвард.
– Не торопись, пусть пройдет время, – сказала мать. – Нам всем нужно время, чтобы пережить случившееся. – Она снова заплакала. – Ваш отец стал чужим для меня. Я не знаю, как жить дальше. И что теперь будет с детьми?
– Я долго думал об этом, – вздохнул Эдвард. – Я люблю их обоих. Может быть, они и мои сыновья, но даже если отцовские, в них течет та же кровь. По закону муж считается отцом всех детей своей жены, так что нет смысла объявлять их бастардами. И я не сделаю ничего, что принесет им вред.
Джейн заметила, что при этих словах Эдварда мать испытала облегчение, как и она сама.
– Хорошо, что ты не лишаешь их своей отцовской любви, – сказала леди Сеймур. – Дети нуждаются в ней, особенно Джон. И ведь они ни в чем не виноваты.
– Я не перестану любить их, хотя они напоминают мне об их матери и ее злодеяниях, – ответил Эдвард. – Но я намерен оспорить завещание сэра Уильяма; нет никаких причин, по которым я или дети Кэтрин должны лишиться положенного ей по наследству.
Томас поднял взгляд:
– Если ты это сделаешь, брат, то рискуешь вызвать гнев леди Филлол, которая может в отместку раструбить по всему миру, что наш отец покрывал ее дочь.
– Томас! – протестующим хором воскликнули братья и сестры.
– Имей уважение к матери! – бросил Гарри.
У Томаса хватило такта, чтобы принять сокрушенный вид.
– Простите, матушка.
– И меня тоже простите, я сожалею больше, чем могу выразить словами. – Это был сэр Джон. Он стоял в дверном проеме, растерянный и сломленный, искательно заглядывал в глаза жене и детям, будто хотел вызнать, осталась ли в них хоть капля любви и уважения к нему. – Сможете ли вы когда-нибудь простить меня?
Дети встали, повинуясь