Тогда одна женщина из Креспена не удержалась и брякнула в ответ, что, увидев наших жареных кур, она решила, что это скворцы… Затем каждому захотелось пройтись насчет другого, так колкость за колкостью кончилось тем, что кое-кто из парней с обеих сторон, взобравшись на стол, дал волю кулакам, стол обрушился, и, словно пожар на сеновале, вспыхнул бой…
– Я влез на акацию вместе с Казимиром… Нам было все видно, – подтвердил Филоксен.
– Знатно повеселились, ничего не скажешь. Женщины царапались, а парни катались по земле, нещадно колотя друг друга, крик стоял неописуемый, и ни один не промахнулся, метя в задницу противника, – вспомнил Казимир.
– А оба кюре пытались разнять дерущихся, да что там, лучше бы не вмешивались! – продолжал рассказывать Англад. – Один «из Креспена» уложил нашего кюре на месте ударом окорока по тонзуре, а их кюре был сбит с ног запущенным стулом, так что голова у него застряла между перекладинами и он никак не мог высвободить ее. Я чуть ли не задушил одного из них, высокого такого, одноглазого, кудрявого… Отпускаю его и приговариваю: «Теперь все понял, а? Вон отсюда, дикарь!» А он перевел дух, да вдруг как заедет мне башмаком прямо в брюхо, отчего белое вино у меня пошло в обратном направлении, слезы ливанули из глаз, и я больше ничего не видел. Я побыстрее спрятался за акацией, откашлялся, отплевался, вытер слезы, а последнее, что я видел, – это повозка папаши Камуэна, на всех парах увозившая новобрачных. С этого дня «те, из Креспена» стали вести себя намного хуже прежнего, дальше некуда, а Флоретта, говорят, за короткое время стала в тысячу раз более «из Креспена», чем все тамошние!
– У нее с самого начала был такой характер, вряд ли он стал хуже! – бросил Лу-Папе.
– Я уже послал ей официальное письмо с уведомлением о смерти брата. Но она получит его только завтра утром. Если она еще не померла, то, может быть, приедет сюда по делам наследства… – объявил Филоксен.
– Да, она ведь наследница! – проговорил булочник.
Уголен посмотрел на дядюшку, который состроил какую-то презрительную гримасу.
– Да что там наследовать, – махнул рукой Лу-Папе.
– Я так не думаю, – возразил Англад. – Это только кажется, что Розмарины ничего не стоят, потому что Пико-Буфиго никогда там ничего не делал. Но дом, наверное, еще совсем не плох. Кое-что починить, покрасить, и живи себе. К тому же там штук пятьдесят оливковых деревьев, старых, растущих еще с довоенных времен, я имею в виду войну семидесятого года…
– Да они какие-то все больные… – заметил Уголен. – Их кончина не за горами…
– Если взяться за них как следует с киркой в руках, еще можно спасти…
– Да, только браться придется срочно, а кирку выбирать побольше…
– В придачу штук тридцать миндальных деревьев, – продолжал Англад, – и два гектара хорошей земли. К тому же участок