Шоколад, так считал Старый Пёс, прекраснейшим образом способствовал заживлению любых ран. Как душевных, так и физических. Об этих целебных свойствах Старый Пёс узнал от Хозяйки. По секрету, конечно же. Оба сознавали, что Хозяину не достанет ни догадливости, ни гуманизма, чтобы по достоинству оценить методику, одобрить ее и самому принять на вооружение. Всякий раз, вспоминая вкус лакомства, Старый Пёс упрекал Хозяина в черствости: «Перенесшее тяжелейшую операцию и лишь чудом выжившее животное – это уже не просто какая-то там собака, какую баловать „себе дороже“». Впрочем, шоколад поступал из другого «ведомства», и Хозяина было легко прощать: «Никто несовершенен, если он не собака. Собаки тоже бывают несовершенны. Как правило, они такие и есть. До чего трудно жить в окружении несовершенства! Но Хозяин – он всё же хороший…» Правда, если бы зелёнка начала щипать язык… Но к языку, как уже говорилось, зелёнка проявляла необъяснимое снисхождение и весь свой гнусный характер вымещала исключительно на животе, особенно на стежках.
Сейчас этот шов на собачьем брюхе мерз сверх всякой меры. По разумению Старого Пса, эта часть его тела была доне́льзя изнежена хозяйскими поглаживаниями, ставшими особенно частыми после перенесенной операции. Ну а потом, как водится, почесывание собачьего живота само собой вошло в привычку. У обоих – и у человека и у его питомца.
Старый Пёс понимал, что глупо злиться на собственное тело, тем более не на все, а только на его часть, однако случившиеся неприятности следовало к чему-то привязать, и пузо подходило для этого как нельзя лучше. Упреки Хозяину, злость на погоду уже давно не согревали. Хула, адресованная шву на животе, тоже, но… хоть что-то новенькое. Из-за особенной чувствительности шва к морозу («Что ж ты, сволочь, творишь-то, а?!») выкусывание льдинок и снега приходилось отсрочивать, так и не достигнув желанного результата, подхватываться и шустро двигать вперед, дабы поскорее согреться. При такой занятости куда там не свои – хозяйские трудности отслеживать?!
Зевнул, в общем, Старый Пёс, пренебрег своей собачью обязанностью «всё держать под контролем». Пропустил приключившийся с самым дорогим ему человеком незапланированный полет, закончившийся не в меру жестким приземлением. Притом что какие-то неясные звуки Старый Пёс всё ж таки уловил. Однако, отвлекающие от тяжелых личных забот, они его внимания не удостоились.
Хозяин, стоит заметить в оправдание Старому Псу, и раньше мог пошуметь на улице, неважно где был – за спиной своего спутника или впереди. Ему могло прийти в голову громко похлопать руками в перчатках, разгоняя кровь, выкрикнуть что-нибудь дерзкое, сумасшедшее в небо: «Ну где ты там! Спишь, небось? Не спи – замерзнешь!» Старый Пёс, если трусил в авангарде, вообще редко оглядывался, если не кликали по имени или одному из доброй дюжины заменяющих имя ласковых прозвищ,