Будут ли осуждены те, кто развязывает войны, предадут ли их анафеме те, кто потрясает священными посохами, прикрываясь любыми благими намерениями или величием нации. Трудно разглядеть в темноте подвалов и бомбоубежищ кто прячется там, вздрагивая от каждого взрыва, когда неумолимо тают запасы воды и продовольствия, а более всего видя беспомощность окружающих взрослых, вопрошая с огромной надеждой в голосе, произнося свои вопросы шепотом:
– Мама, а когда мы пойдём домой…, а когда придёт наш папа…, а где бабушка?
А вернётся ли вообще отец, а бабушка, которая так и не смогла выйти из горящего дома, просто не успела. В сознании возникли кадры кинохроники времён блокады Ленинграда, где по деревянному настилу шёл совсем маленький мальчик, в ботинках не по размеру и стареньком пальтишке, во взрослой кепке, держа в руках небольшой чемоданчик. Кажется, это были эвакуированные дети из осаждённого города. Он улыбался так, что наверно не было счастливей его на свете. Осознавал ли он своё положение? Кто теперь с полной уверенностью может утверждать? Десять миллионов лет этому мальчишке, в космическом масштабе. Всего лишь десять миллионов….
Стало совсем жутко от своих размышлений. С фотографий на стенах на меня смотрели мои дети, и большие, и маленькие, которым предстояло прожить свою жизнь в этом неуютном и почему-то чужом мире, где может кто-то неведомый и бесконечно сильный решить, кому и сколько жить.
– … это будет невероятно красивая и зрелищная смерть вселенского масштаба, – ворвался голос астронома из телевизора.
Я буквально вбежал в комнату и, схватив пульт, попытался выключить его. Кнопка выключения устройства отказывалась подчиняться.
– Да заткнись ты уже…! – в сердцах крикнул я, обращаясь к телевизору, и буквально вырвал из розетки шнур электропитания.
Звездочётный старичок исчез на полуслове, и стало тихо. От волнения мне стало тяжело дышать, и даже пошла носом кровь.
– Бетельгейзе, Бетельгейзе, Бетельгейзе…, – стучало в висках. Я попытался взять себя в руки, зачем- то произнеся вслух, – Ну что мне до неё, да пусть она живёт эта Бетельгейза, сколько хочет, или вообще не рождается. Мне нет до неё никакого дела. Шестьсот световых лет…? Да хрен с ними….