Она не обиделась на него, а засмеялась, и он легко поднялся навстречу её смеху, сел на постели напротив неё. Она смотрела на него, и улыбка ещё на губах, а глаза стали тревожными. Он улыбнулся ей. Он знал силу своей улыбки. И протянул ей руки ладонями вверх. Помедлив, она тоже села и положила свои ладони на его.
– Ещё?
– А… а тебе не трудно?
Он засмеялся, замотал головой так, чтобы волосы рассыпались прядями.
– С тобой нет.
Он не лгал ей. Это и в самом деле было так. Она поверила, но, подаваясь к нему, спросила.
– А больно не будет?
– Это только в первый раз больно, – объяснил он и пообещал, – я постараюсь, чтоб не было.
– Всё равно страшно, – вздохнула она. – Только ты мне говори, что делать.
– Скажу, – кивнул он.
Но говорить, особо не пришлось. Она ловила его движения и подстраивалась под них. Он только чуть подправлял ей руки. И уже её губы скользили по его лицу и груди. И она помогла ему войти, только на мгновение, вздрогнув в ожидании боли. И, уже играя, он, обхватив её, перекатывался по широкой кровати. Она смеялась, и её волосы опутывали их, и её радость была и его радостью. Никогда с ним такого не случалось. Он что-то говорил ей и не слышал себя, ничего не слышал, кроме блаженного звона в ушах. А потом звон прошёл. Они лежали рядом, и он увидел её лицо и болезненно сощуренные глаза.
– Тебе свет мешает? – сообразил он. – Выключить?
– Да, пожалуйста, – попросила она.
Он встал, и его шатнуло: пол раскачивался батудом. Однако, выложился он… как ни в жизни. Он выключил верхнюю лампу, и в сразу обрушившейся темноте услышал её голос.
– Ой, темно как!
Это, конечно, ему раньше надо было сообразить и переключить на ночник. Он включил лампочку-грибок на столе, и мягкий розовый сумрак был так приятен после белого верхнего света.
– Так хорошо?
– Да, спасибо.
Он сел на край кровати. Кабина уже не раскачивалась, но ощущение зыбкости ещё держалось.
– Устал? – угадала она, – ты ложись, отдохни, – и вздохнула. – Попить бы сейчас, правда?
– Правда, – кивнул он. – А ты закажи.
– Чего?
– Что хочешь, – пожал он плечами. – Воды, вина…
Она напряжённо свела брови, о чем-то думая.
– Но… но у меня осталась всего пятёрка. Что на нее можно заказать?
Пять зелёненьких… он усмехнулся.
– Два апельсина. Если очень маленькие, то три.
– Всё равно, – вздохнула она. – Ты возьми в сумочке…
Он молча встал и принес ей сумочку, а на её удивлённый взгляд скупо объяснил.
– Нам запрещено это. Я могу только передать деньги и заказ.
Она быстро закивала, завозилась. Он отвернулся. Заглядывать в сумочки и кошельки спальнику ни под каким предлогом нельзя.
– Вот, возьми, – она протягивала ему старенькую, в заломах, с подклеенным уголком бумажку. – Попроси два больших.
Он молча кивнул и снова встал. Связь с кухней у углового стеллажа. Он нажал кнопку вызова и приготовился ждать, но откликнулись сразу.
– Сорок седьмая, слушаю.
Он