Самурайчик важно кивнул, приказал ждать у ворот и ушел по дорожке в сторону большого дома. Кроме большого дома отсюда можно было разглядеть и множество других, разной высоты и ширины домов. «Просто какой-то крохотный городок, а не двор мастера Мацудайра», – подумал Артем.
Через несколько минут самурайчик вернулся и провел Артема в тот самый, увиденный издали, большой дом. Мастер принял гостя в зале для фехтования. Сквозь оклеенные полупрозрачной рисовой бумагой окна в зал проникали лучи закатного солнца, и на всем – на стенах, на развешанных по стенам какэмоно, на стойке с деревянными и бамбуковыми мечами, на соломенных матах, которыми был застелен зал, – лежали кровавые отсветы.
Мастер сидел на полу, он был в черной куртке, перетянутой темно-синим поясом-оби, и в черных штанах-хакама. Прямо за ним висела вертикальная матерчатая полоса с надписью: «Кто беспечен в малом, беспечен во всем».
– Меня зовут Ямамото. – Артем глубоко поклонился.
– Садись. – Мастер ладонью показал на место перед собой. – Сними амигаса.
– Я не могу снять амигаса прямо сейчас, господин Мацудайра. – Артем опустился на пятки. – Сперва я должен объяснить, кто я и откуда, иначе…
Договорить Артем не смог. Мацудайра вырвал катану из ножен, двумя взмахами клинка перерубил шляпные тесемки, завязанные у Артема под подбородком, третьим взмахом плоскостью лезвия сшиб шляпу с головы акробата.
Собственно говоря, что именно произошло в эти полмгновения, Артем осознал, лишь когда остался без амигаса на голове. Лишь тогда он проанализировал зрительные и слуховые ощущения, а последние были таковы: что-то смазанно помелькало перед глазами, и еще раздался свист рассекаемого воздуха. И вот Мацудайра снова как ни в чем не бывало сидит, упираясь кулаками в бедра, его катана вложена в ножны, а Артем сидит перед ним с открытым от удивления ртом.
«Не-ет, слишком грубо и прозаично описывать такое словами „вырвал меч из ножен“. Здесь без поэзии не обойтись, – полезло на ум Артему. – Наверное, поэтому японцы столь чувствительны к красоте и необузданно поэтичны – потому что стремятся во всем достичь совершенства, а описать совершенство грубой прозой невозможно».
А между тем, увидев перед собой не японца, а самого что ни есть откровенного и неприкрытого гайдзина, мастер клинка не взорвался гневом, не пошел кромсать чужака в капусту, да и вообще ничем не выразил даже мало-мальского удивления. Будто так и надо, будто звезды ему уже давно талдычили, что сегодня в гости всенепременно зайдет светловолосый чужеземец. Или же мастер превосходно владел собою, или же – от пришедшей на ум версии неприятный холодок пробежал по телу – уже с первого взгляда