– Шер, который ничего не может без магии – гнилой пень! – отозвался Дайм, не открывая глаз.
– Р-разумеется! – Темный коротко рассмеялся. – Спорим, я уложу тебя голыми руками и без магии?
Дайм наконец обернулся – слишком шальные и опасные ноты зазвучали в тоне Бастерхази. Он прямо встретил горящий азартом взгляд и еще раз оценил сухие мышцы, подобающие солдату, а не придворному сибариту, ни разу за тринадцать лет не замеченному за физическими упражнениями, если не считать постельных.
– На что?
Несколько мгновений – один раскат грома и дюжину ведер воды – Бастерхази рассматривал его, оценивая, затем одобрительно цокнул языком и подмигнул.
– Да хоть на тракт. Или ты любишь помягче?
– Не люблю драться подушками. – Дайм подмигнул в ответ. – Если я уложу тебя, покажешь мне ту книгу, что украл у Паука.
– Вы слишком любопытны, мой светлый шер. – Бастерхази на миг закаменел лицом: он что, всерьез рассчитывал, что Темнейший не похвастался Светлейшему (скверно ругаясь и грозя сделать из дубины зубочистки) прытью ученика? Смешно. – Почему вас не прозвали Длинным Носом?
Дайм пожал плечами.
– Нет, что ты, я не настаиваю. В конце концов, тебе почти сто лет, да и кости плохо срослись. Тебе не нужны услуги целителя? По старому знакомству возьму недорого.
– Наглый недопесок, – ласково отозвался Бастерхази. – Тебе папенька не говорил, что пьянство – зло? С тебя будет признание Шуалейды темной.
– Темной? – Дайм подставил ладонь дождю, принюхался к набранной воде, отпил и мечтательно прикрыл глаза: напитанная стихийной силой вода пьянила лучше самого крепкого бренди. – Аномалия… чудо как хороша. – И, обернувшись к Бастерхази: – Мне еще шкура дорога, врать Конвенту. Сумеречная, но со склонностью к тьме. Вероятность… – он еще раз попробовал дождь на вкус, просто поймав капли ртом, – восемь из десяти, и только из почтения к твоим сединам.
– Идет!
Бастерхази протянул руку ладонью вверх, Дайм ударил – и пари засвидетельствовали очередной раскат грома и порыв шквала. Буря усиливалась, и даже привычный ко всему Шутник начинал недовольно фыркать и ускорять бег.
– Где эта шисова деревня?! – пророкотал Бастерхази, разгоняя порывом горячего ветра дождь на несколько десятков сажен. Бесполезно: показались лишь те же оливы и те же мокрые плиты тракта.
– Не горячитесь, мой темный шер. Две минуты – и будет таверна!
Дайм сжал бока жеребца, пуская его в галоп. Бастерхази позади удивленно присвистнул: три с половиной лиги в час? Столько делает призовой аштунец на скачках, свежий и с легким жокеем, а не вымотанный дневной гонкой, да по бурлящему горной рекой тракту! А Дайм усмехнулся про себя: темный принял нужную ставку, а спрашивать про коня уже поздно. И слава Свету!
Глава 12
О добрых делах, которые не остаются безнаказанными
И