председателем созванного на месте суда, из местных жителей вызывались двенадцать свободных мужчин, которых обязывали сообщать под присягой о любых правонарушениях (речь шла в первую очередь о таких тяжелых серьезных преступлениях, как убийство, разбой и хищение), про которые им было известно либо по поводу которых у них были подозрения. Ткнув своим пальцем и представив инкриминирующие доказательства, большая коллегия присяжных-стукачей после этого умывала руки, и рукава закатывал сам Бог, чтобы опуститься до тех самых судебных ордалий (ну или Божьего суда
). Так продолжалось до 1215 года, когда Папа Римский Иннокентий III вместе с четвертым Латеранским собором с запозданием осознал сомнительную праведность судебных ордалий и запретил священнослужителям их проводить. Вместо этого местных жителей, которым, скорее всего, были известны обстоятельства преступления, привлекали в качестве следственной группы для выявления фактов, которая собиралась на суде, делилась своими знаниями и определяла степень вины. В этой модели «большая» коллегия присяжных, со временем разросшаяся до двадцати трех человек, по-прежнему отвечала за «представление» обвиняемого – они должны были согласиться с тем, что ему действительно нужно отвечать на выдвинутые обвинения, – в то время как показания в суде заслушивала «малая» коллегия присяжных из двенадцати человек. Концепция большой коллегии присяжных, выступающей в роли фильтра, определяющего, должен ли человек представать перед судом или нет, изжила себя в Англии и Уэльсе в 1933 году (12) (хотя в тех же США она все еще сохраняется в уголовном судопроизводстве); однако двенадцать присяжных до сих пор остаются краеугольным камнем нашего права. Изначально привлекаемые и для разрешения гражданских споров, в настоящее время присяжные остались, за очень редкими исключениями, лишь в уголовных судах. Характер коллегии присяжных на протяжении веков трансформировался из гогочущего сборища пуаро местного разлива, которые, как ожидалось, должны были быть лично знакомы с обстоятельствами рассматриваемых ими обвинений, до совершенно незаинтересованной и беспристрастной группы посторонних людей, выслушивающих данные свидетелями под присягой показания. В отличие от порядков тринадцатого века, современным присяжным категорически запрещается проводить какие-либо расследования или заранее что-либо знать про стороны рассматриваемого ими уголовного дела. Никто из этих двенадцати не знал мистера Таттла, равно как они не знали – до начала суда, во всяком случае, – о том, насколько сильно он негодовал по поводу вторжения на его участок соседской плакучей ивы. Будучи присяжным, днями ожидающим своего часа за кулисами, вызываемым в суд спустя несколько часов после своего прихода и снова гонимым прочь каждый раз, когда адвокат встает, чтобы выпалить: «Ваша честь, возник правовой вопрос», – запросто можно почувствовать себя какой-то запасной деталью. Может сложиться впечатление, что присяжные являются наименее важными людьми в зале суда, а не играющими центральную роль во всем судебном
