– Кыш! – раздраженно зашипел Драйбек. – Пошли прочь!
Пекинесы, доведенные до исступления такой пренебрежительностью, усилили натиск, одна собачонка даже покусилась на ракетку Драйбека.
– Пеки, Пеки! – раздался воркующий любящий голосок. – Фу, негодницы! Живо назад, к мамочке! Они просто шалят, мистер Драйбек.
Три пекинеса, сочтя ситуацию исчерпанной, утратили интерес к Драйбеку, однако четвертый, решительно преградив ему дорогу, тявкал и рычал на него до тех пор, пока не очутился на руках у хозяйки, ограничившейся шутливым шлепком и заявившей:
– Разве не прелесть? Это старшенькая, мое сокровище! Ну-ка, попроси прощения у бедного мистера Драйбека.
Опасаясь, что снова станет объектом травли, Драйбек отшатнулся.
– Вы ее обидели! – заявила миссис Миджхолм, целуя собачку в голову. – Видишь, Урсула, он отказывается пожать тебе лапку. Не обращай внимания.
В вытаращенных глазенках Урсулы читалось скорее омерзение, чем обида, однако Драйбек оставил это наблюдение при себе и объяснил:
– Боюсь, я не любитель собак.
– Уверена, вы их любите! – возразила миссис Миджхолм, не желавшая судить о ближнем дурно. Глаза навыкате, слегка похожие на глаза ее любимиц, оглядели соседа с одобрением.
– Полагаю, вы собрались к Хасуэллам, – проницательно промолвила она. – Вы, наверное, заядлый теннисист?
Драйбек отверг это предположение, хотя был с ним согласен. В молодости он посвящал теннисным состязаниям все летние каникулы и нередко побеждал, о чем свидетельствовала выставка кубков на каминной полке у него в столовой. Стиль игры был старомоден, как и он сам, но молодежь, считавшая его музейным экспонатом, на корте порой обламывала об него зубы. Драйбек был адвокатом, последним выжившим членом фирмы, давно обосновавшейся в соседнем Беллингэме. Старый холостяк, он служил воплощением собранности и отвергал современный прогресс почти во всех его проявлениях, чем и объяснялось неуклонное сокращение его клиентуры. Старейшины местности, где Драйбек прожил всю жизнь, еще хранили ему верность, более же молодые предпочитали методы его ненавистного соперника Сэмпсона Уорренби, выскочки, проработавшего в округе жалких полтора десятка лет. Быстро развившееся дело Сэмпсона Уорренби, начинавшееся как пустячная заноза в пятке у Драйбека, стремительно приобрело угрожающие масштабы, а с того злосчастного дня вскоре после окончания войны, когда дурной вкус повлиял на его решение переселиться из Беллингэма в доселе изысканный Торнден, разгневанный Драйбек окончательно лишился возможности игнорировать его существование. Приобретенный Уорренби дом располагался в проулке, выходившем на главную беллингэмскую дорогу чуть ли не напротив маленького наследственного гнездышка Драйбека.
– Увы, мои теннисные деньки уже позади, – посетовала миссис Миджхолм. – Зато вы встретите там моего Лайона.
Это предупреждение не вызвало у Драйбека тревоги. Майор Миджхолм, нареченный Лайоном родителями-оптимистами, мечтавшими вырастить льва, был скромен, застенчив и терялся в тени добросердечной, но полностью подавлявшей его супруги.
– Дойду-ка я с вами до угла, – продолжила миссис Миджхолм, беря Урсулу под мышку. – Или вы пойдете по проулку?
Проулком пользовалась мисс Паттердейл, снимавшая угловой домик, и Уорренби, проживавший напротив общинного выгона. Дальше, за приступкой, тянулась вдоль большого сада Хасуэллов и восточной стороны владений сквайра тропинка, выходившая на северную, вспомогательную дорогу на Беллингэм. В дальнем углу сада Хасуэллов имелась калитка, но несмотря на то, что пользование ею изрядно сокращало путь, Драйбек считал неуместным ходить через нее. Он вежливо зашагал рядом с миссис Миджхолм и проводил ее до главной деревенской улицы. Поскольку пекинесов приходилось постоянно увещевать, разговор получился отрывочным. Драйбек, морщась при каждом крике своей спутницы, обращенном к Умбрелле, Умберто и Уппиш, не переставал напоминать себе, что Флора Миджхолм – женщина добросердечная и решительная, не жалующаяся на тяготы сократившегося дохода, отказавшаяся от служанки, разводящая собак для заработка и всегда демонстрирующая окружающим довольство своей участью. Смущали его разве что абсурдные клички, которыми она награждала своих питомцев.
Последнее было, впрочем, неизбежно. Уволившись с военной службы, майор Миджхолм построил бунгало в Торндене, в конце деревенской улицы, там, где обрывалось мощеное покрытие дороги и начинался проселок, ведший через поля к маленькой ферме. Миссис Миджхолм взбрело в голову назвать дом «Ультима Фула»[1], а когда она со временем взялась за разведение пекинесов, слово «Ультима» показалось ей единственной логичной приставкой к их кличкам. Ультима Улисс и Ультима Уна, прародители многочисленного и прибыльного рода, были наречены в припадке вдохновения, за ними последовали Урсула, Урбан и Урания. Установилось правило чередования, тем более что выбор подходящих кличек угрожающе быстро иссякал. Его окончательно исчерпали Умберто,