Она шагнула к нему. Он, держа её в поле зрения, попятился к двери. Александра Романовна провела по нему вмиг подобревшим взглядом. Она умела владеть собой и в доли секунды сменила гнев на милость. И почему-то уставшим голосом примирительно сказала:
– Да успокойтесь. Куда направились? А кто жену забирать будет?
– Как забирать? – опешил Женя.
– На время экспертной комиссии надо всё так организовать, как будто больная Панова сбежала. Заключение будет оформлено по результатам… – она взяла бумагу, которая уже лежала в папке поверх других бумаг, и потрясла ей: – вот этого вывода.
– И сколько дней ее дома держать? – в конец растерялся Женя.
– Пока не надоест.
Зина сразу узнала их красные Жигули, которые на фоне других машин выглядели чрезвычайно скромно. Но для неё это была самая лучшая машина в мире. Она с букетом шикарных роз в руках заняла место возле Жени и всю дорогу ворковала, вызывая у мужа добродушную улыбку. Пока у неё не зазвонил телефон.
Из сбивчивой речи подруги Зина поняла, что её бросил парень и Люба изрядно пьяна.
– Отвезёшь меня к Любе?
Женя не любил Любу. Ему не нравилась её манера совать нос в чужие дела. Но она была единственной подругой его жены, несмотря на полную противоположность их характеров.
Доехав до развилки, Женя повернул в сторону города и выехал на широкую улицу, которая вела к дому Любы.
– Беспокойная ты моя, всё о других печёшься. Ещё и домой не доехала, а уже спешишь кого-то там спасать, – увещевал он жену, поглаживая её руку.
– Не кого-то, а мою лучшую подругу Любашу! – возразила Зина.
– Твоя Любаша, кстати, ни разу тебя даже не проведала! – заметил Женя.
– Так я, вроде как, не в больнице лежала, – напомнила Зина.
В гостиной на столе стояла початая бутылка водки, кабачковая икра, обгрызенный батон и фотография темноволосого, смуглого парня в рамке. Любаша с растёкшейся тушью под глазами хлебала водку из стакана, зажмурив глаза и заедая кабачковой икрой, которую зачерпывала куском батона из банки.
Она не сразу заметила Зину, которая своим свежим, ухоженным видом составляла полный контраст пьяной, зарёванной Любаше.
– Так, что здесь за пьянство? – спросила Зина, отыскивая глазами вазу, чтобы пристроить розы.
Любаша кинулась к подруге, и, схватив ту в крепкие, пьяные объятия, проглатывая слова, затарахтела:
– Зина, Зинуля… как же мне жить теперь?! Я же спрашивала его: «ты женат»? А он: «нет, нет, не женат»! Я бы… да, если бы я знала, я бы давно его забыла. Я так любила его, любила… Зачем, Зина, зачем он так со мной? Я не знаю, как жить! Зина, что же мне делать теперь?! У него семья, понимаешь, дети! А я, я…
Зина почувствовала облегчение, когда Любаша выпустила её из объятий, – но, как оказалось, только лишь затем, чтобы наполнить стакан. Зина успела вовремя и, выхватив стакан уже, буквально, из рук Любаши, она пристыдила подругу:
– Нехорошо в одиночку!